Колдун продолжал бороться и, наконец, последним усилием воли и разума оторвал крошечное тело от огромной головы, словно выдернув цветок из почвы. Тотчас вой бакки стих, и лес вокруг, освободившись от чар хульдра, замер в тревожном ожидании.

Путь Эрсы далёк от нежностей — Природа кровожадна.

Крепко зажав пальцами похожее на червячка тело, Лесовик пнул в кусты мгновенно сдувшуюся голову и, в порыве отвращения, сорвал с себя одежду. По-прежнему вдыхая ртом, он стал извиваться и ползать по земле, пытаясь стереть слизь бакки с тела. Наконец, рухнув на спину, колдун сделал глубокий вдох, даря покой содрогающемуся телу и молчаливо вознося молитву за спасение Духу Земли. Поднявшись, он вытер запачканный лоб и принялся изучать крошечный стебель фиолетовой студенистой массы, неподвижно лежащий на его ладони.

Теперь колдуну полагалось пролить немного собственной крови на то место, где рос бакка — в знак уважения к убитому созданию и в надежде, что здесь вскоре вырастет другой.

Но Лесовик лишь запихнул тело в мешочек и устремился прочь.

«Маленький ублюдок! Надеюсь, тебе было больно!» — выругался он про себя.

Усевшись на корточки под нависшей над речкой скалой, Лесовик затянул новое заклинание. Теперь, когда бакка был у него, колдун пытался извлечь силу маленького существа. Здесь, в сокровенном лесном уголке, окружённый орешником, Лесовик сварил похожее на угря тело хульдра в простой ольховой миске, взяв воду из священного источника.

Будучи жрецом Эрсы, колдун хорошо знал все церемонии, которые необходимо соблюсти. В особо важные моменты жизни человек нуждается в соблюдении определённых ритуалов, в той же степени они необходимы и колдуну. В глубине души Лесовик понимал, что большая часть знаков, заклинаний и магических ингредиентов владеют малой силой или не обладают ею вовсе. Однако мощь символа несомненна; он обращается напрямую к сознанию и значительно лучше способен сосредоточить душу, заключив в простом образе целое действо.

Например, дерево — священный символ его веры, и не только орешник, растущий здесь, но дерево само по себе. Оно является символом взаимосвязи вещей: корни в земле, а крона касается неба. Земля, вода и солнечное пламя кормят дерево, а ветер переносит его семена, — все элементы живут в нём. Различные создания живут на деревьях и кормятся их плодами. Ореховая роща — священное место, именно она необходима для самых сильных чар.

И лучше ольхи дерева не сыскать. В этих деревьях прячутся водяные феи, с помощью её листвы красят они свои одежды. Может ли колдун лучше выразить уважение к Сокрытому Народцу, к бакке, которого он забрал у них?

По крайней мере его так учили. «Мэш, мэш, мэш», — пел пестик, пока мстительный шаман превращал липкое тело бакки в отвратительно пахнущее месиво. «Чавк, човк, жмых», — скрипели зубы, пережёвывая получившееся снадобье. Дурманящий запах из ольховой миски коснулся ноздрей, а колдун уже почувствовал головокружение.

Ему не было нужды поднимать взгляд, не было нужды даже глаза открывать; Лесовик и так знал, что окрашенный в ночь ворон у него за спиной. Как и должно было случиться, тот прилетел получить на время часть души колдуна.

— Ворон, — хриплым голосом нараспев начал шаман, вязкое варево жгло горло, — прими мой дух в свои глаза. Лети и покажи мне намерения Эрсы.

С помощью плоти бакки Лесовик стал медиумом. Невежественные жители Нордвоза никогда бы не поверили, что дикий человек из леса способен на подобное; они полагали, что медиумы общаются только с мёртвыми. Но для жреца Природы, такого как Лесовик, медиум был каналом, тропинкой, по которой божество земли могло прийти к человеку. Сейчас Лесовик, подобно дереву, связывал землю с небесами.

Теперь он, казалось, воспарял из клетки плоти, поднявшись на самые верхние ветви. И с этой высоты смотрел он вокруг глазами ворона. Не задерживаясь ни секунды, взлетел ворон, неся душу колдуна над кронами деревьев. Вот остались позади пастбища. Душа Лесовика замирала от восторга, наслаждаясь картинами внизу. Вскоре они уже летели над колыхающимися полями возле Нордвоза, и домики крестьян были похожи на деревянные игрушки. Люди, работавшие там, смахивали на снующих по земле муравьев.

Ворон направился к городу. Казалось, птица летит к высокой башне, которая была частью Винтус-холла. Всё ближе и ближе, пока наконец не опустилась на подоконник.

Неожиданно колдуна охватила тревога. Видение начало меркнуть намного раньше, чем следовало. Что-то пыталось вмешаться и развеять чары, прежде чем шаман смог бы увидеть нечто важное. Эрса! Боже, только не сейчас! После стольких усилий!

Колдуну пришлось действовать быстро. Повинуясь порыву, Лесовик послал ворона внутрь комнаты в последней отчаянной попытке увидеть как можно больше.

Особо смотреть было не на что: на краю кровати сидел мужчина и точил боевой топор. У него были курчавые редеющие каштановые волосы — определённо чужеземец. Сидящий мужчина внимательно посмотрел на птицу, но не стал её прогонять.

Колдун лишь один раз мельком взглянул, но знал, что навсегда запомнил этого человека: ранние морщины тяжёлой жизни, преждевременно врезавшиеся в лицо, беспокойный взгляд и странные вытатуированные на руках драконы.

Тут видение померкло, и Лесовик вновь оказался в орешнике у речки.

— Ну же! — в гневе прокричал он деревьям. — И это всё, что я получил, рискуя жизнью с баккой?

Но ответа не было, Лесовик чувствовал себя обманутым. Очевидно, Скелы, способные влиять даже на решения богов, включая Эрсу, решили по какой-то причине вмешаться.

— Дело, наверное, очень серьёзное, — пробормотал колдун.

Лесовик в тревоге кусал губы. От него определённо ждали многого, но он до сих пор не понимал чего. Мужчина в видении — безусловно, ключ. Конечно, он мог бы просто отправиться в город и напрямую спросить чужеземца, однако что тот ответит? «Извините, я думаю, вы важны для моего бога. Скажите, почему?» Нет, так не годится. Жители Нордвоза уже считают его, Лесовика, немного сумасшедшим, и это только подтвердит их мнение.

Остаётся бросить руны и надеяться, что те прояснят видение.

Колдун отыскал у ручья место посуше, опустился на колени и приступил к действу. Узловатые пальцы с длинными заострёнными ногтями нырнули под волчью шкуру и достали кожаный мешочек, в котором что-то брякнуло. Колдун развязал ремешок, положил мешочек на землю между колен и воздел руки. Подняв лицо к солнцу, он сделал глубокий вдох.

Всё кругом стихло. Смолк птичий щебет, ветер улёгся, листья деревьев более не шептались. В этой неожиданной тишине шаман начал свою песнь. Сначала его голос напоминал угрожающее рычание большой дикой кошки: пугающее, даже злобное. Затем оно сменилось глухим стенанием, идущим из глубин естества, — стенанием, которое срывалось с губ дыханием призрака. И вот наконец полилась завораживающая песнь. Жители Нордвоза не услышали бы в этих заунывных напевах слов, но они были — хранящие силу слова древнего и тайного языка торка.