— Я знаю. Просто… я давно не видел весну. На Веннту была осень, а до этого я сидел то на летнем курорте, то посреди пустыни, а то и вовсе прыгал в скафандре по непригодной для жизни планете.

— Я десятки лет провел на космическом корабле и вообще не видел ни одной из планет, — напомнил Реннер. — В какой-то момент я вообще перестал верить, что они существуют.

Да, точно. Наверное, если бы я был на его месте, у меня бы развилась боязнь закрытых пространств, и черта с два кто-нибудь смог бы уговорить меня снова отправиться в космос.

И все же я немного завидовал Реннеру. Он служил тому, во что верил, в его жизни был смысл, в конце концов, он был частью этого мира. А я… вечный представитель чужих интересов, по большому счету не веривший ни в монархию, ни в демократию, оказавшийся тут случайно и так и не вписавшийся ни в одну из существующих систем.

Любимого дела, которому можно было бы посвятить всю жизнь, я себе здесь так и не нашел. Военная карьера не задалась, а потом выживание требовало слишком многих усилий, ни на что другое у меня просто не оставалось времени.

Зато не скучно.

Когда-то, в далекой молодости, оставшейся на Земле, именно это казалось мне главным. Теперь я был бы не против тихой и респектабельной жизни законопослушного гражданина, примерного семьянина и настоящего столпа общества. Но, видимо, теперь уже не судьба. Не те нынче времена, и если какому-нибудь обществу и суждено выстоять, поможет ему в этом только сила оружия.

— Да, кстати, — сказал Реннер. — Девушку, о которой мы говорили, сегодня должны доставить на борт.

— С ней все нормально?

— Боюсь, что нет, — сказал Реннер. — Физически она в норме, но медики говорят, что возникли определенные сложности с долговременной памятью. Боюсь, что у нее криоамнезия.

— Как у Визерса? — спросил я.

— Хуже, чем у Визерса. Генерал потерял всего полтора года, она — значительно больше.

— Насколько больше?

— Я не вдавался в подробности, — сказал Реннер. — Но не менее десяти лет. Я дам распоряжение энсину Бигсу, чтобы он проводил вас к доктору, который будет заниматься ее дальнейшей реабилитацией.

— Спасибо, — сказал я, но внутри у меня все оборвалось.

Если Кира потеряла десять лет, то она меня не узнает. Похоже, я продолжаю терять своих друзей, и теперь, как бы парадоксально это ни звучало, самым близким человеком для меня станет бывший полковник СБА Джек Риттер.

Рукоять меча стала скользкой от крови. Левая рука ныла от количества принятых на щит ударов, кольчужная рубашка давила на плечи. Приходилось прикладывать большие усилия, чтобы просто устоять на ногах, но похоже, что поле боя осталось за нами.

Солнце клонилось к закату, придавая проплывающим по небу облакам кроваво-красный оттенок. На земле крови пролилось еще больше.

Поле устилали тела мертвых и умирающих, отовсюду слышались стоны. Над головами уже начинало кружиться воронье. Одинокие фигуры бродили меж телами, кто-то добивал раненых врагов, кто-то высматривал, чем можно поживиться.

Огромный бородач со старым шрамом поперек лица хлопнул меня по плечу так сильно, что заставил скривиться от боли.

— Это была славная битва, — сказал он.

— Да, — согласился я. — Славная.

— Я видел, сегодня ты убил многих.

— С тобой мне все равно не сравниться, Рольф.

— Когда-нибудь ты станешь воином, не менее прославленным, чем я.

— Разве такое возможно, Рольф?

— Не льсти мне, — он расхохотался. — В этом мире нет ничего невозможного, Торбьерн. Когда я уйду в Валгаллу, кто-то должен будет занять мое место. Вполне возможно, что это будешь ты.

Я моргнул и обнаружил, что лежу в своей кровати на борту «Таррена Первого».

Черт побери, и что это было? Юный энсин Бигс сказал, что доктор Кинан готов принять меня в три часа корабельного времени, я вернулся в свою каюту и решил вздремнуть после раннего завтрака, и мне приснился сон. Очень странный сон. Конечно, раньше мне снились и более удивительные вещи, но сегодняшнее сновидение показалось мне очень знакомым.

Дежавю. Как будто это со мной уже было, как будто это произошло на самом деле, как будто я рвался в атаку, размахивая мечом, и справа от меня мчался на врагов Рольф Кровавый Топор, раскручивая над головой свое страшное оружие, и враги трепетали от ужаса, узнав ярость берсерка…

Наверное, завтрак оказался слишком плотным.

Я сел в кресло, уже привычным движением запустил терминал и уставился в монитор. Приснившаяся картинка не выходила у меня из головы. Как меня назвал этот парень? Торбьерн. А прозвище? Если я был викингом, у меня должно было быть какое-нибудь грозное прозвище, не так ли? Валькирии не унесут в Валгаллу просто Торбьерна.

— Уроборос укусил себя за хвост, — пробормотал я. — Тут-то и выяснилось, что у него ядовитые зубы.

Это все фигня. Риттер вон вообще по-русски начал разговаривать.

Для кленнонца доктор Кинан был высок и худощав. На практике это означало, что его макушка едва не доставала мне до подбородка, а в обхвате он был всего в полтора раза шире меня. А не в два, как в случае с кленнонцем, обладающим стандартными для этой расы габаритами.

Энсин Бигс сказал, что будет ждать меня у входа в медицинский отсек. Я уже вполне мог передвигаться по их кораблю самостоятельно, даже в зонах с нормальной для кленнонца силой тяжести, но Реннер настаивал, что у меня должен быть провожатый. Наверное, опасался, что я забреду куда-нибудь не туда и сверну себе шею, поставив крест на порученной ему дипломатической миссии.

— Присаживайтесь, — сказал доктор Кинан. — Как я понимаю, вы хотите поговорить о каком-то конкретном пациенте?

— О капитане Штирнер, — сказал я. — Это девушка, которую доставили на корабль с последней партией размороженных…

— Да, адмирал Реннер просил обратить на эту пациентку особое внимание. — Я отметил для себя, что доктор назвал Реннера адмиралом, не герцогом. — Случай средней тяжести.

— Средней?

— Моторика и мозговая активность на нормальном уровне, — сказал доктор. — Пациентка может ходить, оперировать предметами, не утратила социальных навыков и помнит, кто она такая. Из памяти выпали только последние годы жизни. Это случай средней тяжести. Бывает значительно хуже, знаете ли. Пациенты ходят под себя, не умеют говорить, не понимают, где находятся…

— Сколько именно она потеряла?

— Судя по нашей беседе, она считает, что ей пятнадцать лет, и она собирается поступать в летную школу, — сказал доктор. — Так что я бы предположил, что выпало около двенадцати лет. Она запаниковала, обнаружив себя в нашем обществе, но мне удалось ее успокоить и объяснить ситуацию. В пятнадцать лет она уже знала о криоамнезии.