Ее интерес подогревал Киф. Эти разговоры продолжались порой всю ночь, пока она еще не уехала на Кипр. Он метался по комнате съемной квартиры — в тот момент они уже съехали из отеля. Киф объяснял ей, что его задержали после минометного обстрела лондонского Хитроу в марте 1994 года, что послужило началом «заморозки» декларации 93-го года, подписанной Великобританией и Ирландией, закрепившей принципы отказа от насилия и предполагавшей формирование местного парламента и правительства.

— Меня задержали, — шелестел по комнате шепот Кифа. Он боялся и говорил вполголоса. — Пытали день за днем, били, не давали спать. А потом пришел Линли. Он был вежливый, чистенький такой. Он, кажется, родом из английской аристократии. Кто-то назвал его лорд Линли, когда я валялся в луже крови на полу. Он тогда обругал человека, назвавшего его так. Они богатые, для них подобная работа — адреналин, развлечение и, конечно, служба Великобритании. Для них это действительно важно. Но они признают только свое право на это. Если я борец за свободу Ирландии — это преступление. Они бы уничтожили меня и моих родных. Но я пошел на компромисс. Думал, что удастся с ними поиграть, думал, вырвусь, а потом снова буду свободен как ветер… С ними нельзя играть! — страшным кричащим шепотом говорил он. — Они везде достанут и как собаку…

Эти слова и сейчас звучали в голове Эды. Она представила, как Линли сидит в своем доме в Акротири. Там прохладно, с большой веранды видно море, далеко внизу. Он курит свои сигары, вонючие и едкие, и смотрит на море. Вряд ли он думает сейчас о какой-то эстонской девчонке или об ирландском дурачке, который продает своих и его вот-вот порвут дружки по IRA, заподозрившие в нем «крысу». Так и случилось буквально через неделю… Кифа нашли в Шанноне, рядом с мостом. У него была сильно размозжена голова, и можно было бы подумать, что он сам бросился с моста. Но у него был вырезан язык, отрезаны уши и выколоты глаза…

* * *

Утром, выспавшись, Ермилов поехал на автобусе к форту, в этот раз без особого желания встречаться с Алексеем. Он снова сел к нему в машину, но сбрасывать хвост не пришлось. Знакомого парня с коллекцией футболок они не обнаружили. Однако Руденко направил машину за город. Они подъехали к небольшому маяку с домиком смотрителя. Сооружение было огорожено крепким забором и стояло над высоким обрывом.

Мужчины вышли из машины, прошли к старому невысокому каменному парапету, заросшему колючками. Алексей нашел свободное от спутанной травы место и присел на краешек. Олег стоял перед ним как провинившийся ученик. Солнцезащитные очки здесь отчего-то мгновенно запотели. Он снял их и протер.

— Тут влажность большая, — пояснил Руденко, как будто только это его и волновало.

Ермилов начал рассказывать про Эду с самого начала. Он дошел до вчерашнего бурного вечера, и Алексей прервал его только один раз:

— Как ты сказал? Линли? Опиши его.

Больше он не прерывал, пока Олег не дошел до благополучного возвращения в гостиницу на такси.

— Однако. — Руденко покрутил головой, снял очки, внимательно посмотрел на Ермилова и, вернув очки на переносицу, закурил. — Ты удостоился чести повстречаться с самим резидентом SIS Ричардом Линли.

— Ты сейчас серьезно?

— Серьезнее некуда. Либо им очень нужен любой работник Генпрокуратуры и под руку попался ты, либо ты обладаешь какой-то информацией. Чрезвычайно им необходимой. Колись, что за…

— Если б знал. Похоже, они лучше меня информированы, даже обо мне самом.

— Они ребята ушлые, — невесело усмехнулся Алексей. — А я еще не хотел тебя светить. Теперь большой вопрос, кто кого светил. Уезжаешь завтра, и уезжай себе с богом. Хотя любопытно было бы тебя оставить и поглядеть, что они предпримут.

— А что с этой Метс? Она работает на них? Вдруг она появится, как мне себя с ней вести?

— Ты бы раньше думал! — не удержался Руденко. — А еще «важняк»! — Что-то его тревожило. Он мялся, но все же сказал: — Ты с утра не смотрел новости? Нет? Проскользнуло сообщение, что в пригороде Ларнаки в съемной квартире обнаружен труп женщины — эмигрантки из Прибалтики. Повесилась.

— Кто ее нашел? — Хоть голос и дрогнул непроизвольно, сработала в Ермилове профессиональная внимательность. — Рано утром и сразу информация попала в новости? Она жила одна.

— Из репортажа следовало, что квартирная хозяйка заглянула с утра пораньше за квартплатой — и вот. А в новости попало… Ну, как водится, кто-то из полиции знакомому журналисту сведения слил.

— А что, если Линли?

— Сам не будет руки марать. Это не его забота. Да и вряд ли. Запуталась девчонка. Не профессионалка. Иначе мы бы сейчас с тобой не разговаривали… Она для них расходный материал, была заинтересована финансово или влюбленность. Таких на этом и ловят… Меня больше волнует, чтобы ты беспрепятственно уехал. Что-то мне подсказывает — будут шмонать тебя на таможне.

Руденко как в воду глядел. На таможне за полковника взялись с серьезными, даже важными лицами, преисполненными ответственности за ту миссию, которую им поручили «сисовцы».

— Мистер Ермилов, вам придется пройти для более детального досмотра, — с казенной дежурной улыбкой простер руку к двери в служебное помещение таможенник.

А вот уже в досмотровой комнате Олег кроме двух местных таможенников обнаружил соглядатая, к которому привык за время пребывания на Кипре, в форме кипрской таможни и двоих англичан, вернее, мужчин с европейской внешностью. Они молчали и потому об их национальности можно было лишь догадываться.

Один стоял у окна, другой сидел между узким шкафом с офисными папками и письменным столом.

На этот стол поставили сумку Ермилова и стали тщательно перетряхивать все вещи, прощупывали швы в одежде и в самой сумке.

Вот тут Олег струхнул. Что им стоит здесь, без свидетелей, подкинуть ему что угодно, начиная с наркотиков, кончая шпионской аппаратурой? Ничего ведь не докажешь.

«Интересно, какие у них тут тюрьмы? — с тоской подумал Ермилов, не пытаясь протестовать, чтобы их лишний раз не злить. — Хуже будет, если эти двое молчунов заберут меня к себе».

Вспомнилась комната в форте Ларнаки для пыток и казней…

Затем Ермилову так же вежливо предложили раздеться и произвели личный досмотр.

Только потом таможенник, взглянув на англичанина у окна, с сожалением принес извинения Олегу и попытался помочь сложить вещи, но Ермилов решительно его отстранил.

Изображая обиду, следователь лихорадочно собирал вещи, думая о том, как бы скорее унести ноги.

Уже оказавшись в кресле самолета, он сидел, судорожно вцепившись в подлокотники, бледный, с неестественно прямой спиной. До тех пор пока самолет не пошел на разбег. Только тогда Олег расслабился, однако полперелета до Москвы не мог унять противную мелкую дрожь в руках.

Ехал до дома на такси из Шереметьево-2, продрогший в одной тонкой рубашке. Августовская ночь выдалась студеной. По радио вещали об АПЛ «Курск» с еще не затухающей надеждой: