— Пойдешь со мной. Разберемся где-нибудь в другом месте.

Снорри покинул меня среди колец порезанной веревки и вернулся к дверям, остановившись лишь чтобы раздавить ногой чью-то шею. Увы, не Мэреса. Он наклонил голову и тут же отдернул ее быстрым дерганым движением. Что-то со свистом проскочило мимо входа. И не одно.

— Арбалеты, — сплюнул Снорри прямо на труп Давита. — Ненавижу лучников. — Бросил на меня быстрый взгляд. — Хватай меч.

— Меч?

Да этот мужик явно думал, что он все еще на диком Севере, среди волосатых дикарей. Джон Резчик распростерся на полу, обрубок его руки едва пульсировал, на лбу была уродливая рана. Никаких признаков Мэреса. Я понятия не имел, как ему удалось ускользнуть.

Ни у кого из них не было оружия серьезнее ножа: таскать с собой в городской черте что-то посущественнее не имело смысла из-за риска напороться на блюстителей порядка. Я взял кинжал, а потом несколько раз пнул голову Джона Резчика. Пальцам ног было больно, но оно всяко того стоило.

Я снова попятился за стол, держа свое новое оружие, и схлопотал уничтожающий взгляд норсийца. Он ухватился за дверь.

— Лови.

Мне как-то не очень удалось. Пока я прыгал на здоровой ноге, хватаясь за лицо и гнусаво ругаясь, Снорри быстро отрубил у стола ножки и, подняв его, словно огромный щит, двинулся в коридор.

— Спину прикрой!

Страх отстать и опять попасть в лапы Мэреса Аллуса подхлестнул меня. С некоторым усилием я поднял дверь, и вместе мы развернули щиты в коридор, прежде чем тронуться с места. Тут же в оба щита вонзились арбалетные болты и прошли на половину толщины.

— А куда…

Снорри был уже слишком далеко, чтобы услышать меня, даже если бы двигался молча, а не издавал свой боевой клич. Он несся по коридору, я поспешал за ним как мог, пытаясь одновременно прикрывать себе спину дверью, пригибая голову и подставляя плечи, чтобы удержать дверь на месте. Крики и вопли впереди свидетельствовали о том, что Снорри добрался до ненавистных лучников, но когда туда прибежал я, от них остались одни кровавые ошметки. Теперь сложнее всего было не поскользнуться в крови. Еще несколько болтов с силой ударило в доски у меня за спиной, один проскочил между лодыжек, свидетельствуя, что я таки оставил зазор. К счастью, до выхода оставалось всего три метра. Волоча за спиной скрипящую дверь так, что были видны лишь кончики пальцев, я выскочил в ночь. Мой привычный момент торжества по случаю удачного побега был, однако, испорчен мускулистой рукой, показавшейся из темноты и оттащившей меня в сторону.

— У меня лодка есть, — пророкотал Снорри.

Причем «пророкотал» — это не просто выражение такое, в голосе Снорри и впрямь было что-то нечеловеческое.

— Что?

Я высвободил руку, или он ее выпустил — никому из нас не нравилось это жгучее колющее ощущение там, где пальцы норсийца схватили меня.

— Лодка, говорю, есть.

— Ну, ясное дело, ты же викинг.

Все казалось каким-то нереальным. Возможно, меня слишком часто били по физиономии с того момента, как Ален сцапал меня в опере каких-то два часа назад.

Снорри покачал головой.

— За мной. Быстро!

И исчез в ночи. Шум, с которым к нам бежали по складским коридорам, убедил меня, что надо сматываться. Мы пересекли обширное пространство, заваленное бочками и ящиками, проскочили под десятками сохнущих сетей — у нас за спиной остались паруса множества рыбачьих лодок. К полуночи мы миновали набережную реки и спустились к воде, где к большому железному кольцу, вделанному в стену, была привязана шлюпка.

— У тебя есть лодка, — сказал я.

— Я был километром дальше вниз по течению, чистый и свободный. — Снорри кинул свой меч, шагнул вслед за ним и подобрал весло. — Что-то случилось со мной. — Он помолчал, созерцая свою ладонь, хотя та была полна лишь темнотой. — Что-то… мне стало худо. — Он сел и взял оба весла. — Я знал, что должен вернуться, знал направление. А потом нашел тебя.

Я замер на полушаге. Магия Сестры сделала это. Я знал. Трещина прошла сквозь нас: светлая сквозь меня, темная сквозь него; и едва мы со Снорри расстались, какая-то таинственная сила возжелала нас воссоединить. Мы удалялись друг от друга — река уносила Снорри на запад, и эти трещины снова вышли на поверхность, разрывая нас на части, чтобы вновь соединиться. Я помнил, что случалось, когда они сливались, — неприятное зрелище.

— Не стой тут как дурак, отвязывай веревку и садись.

— Я… — Шлюпка качнулась, когда течение повлекло ее. — Она какая-то не слишком устойчивая.

Я всегда считал, что лодка — это такая иллюзорная защита от утопления. Будучи человеком здравомыслящим, я прежде никому не вверял свою безопасность, а вблизи все оказалось еще хуже: темная река плескалась у весел, словно была голодна и облизывала их.

Снорри кивком показал на ступеньки.

— Через секунду тут покажется арбалетчик и живо убедит тебя, что промедление было ошибкой.

Я тут же прыгнул, и Снорри передвинулся, чтобы я не опрокинул лодку, пока не усядусь.

— Веревка!

Сверху зазвучали крики, все приближаясь.

Я вытащил нож, полоснул веревку, едва не утопил нож в реке, попробовал еще и наконец перепилил волокна, они подались — и мы были свободны. Течение подхватило нас, и стена исчезла во тьме вместе с твердой почвой.

— Тебя что, сейчас опять вывернет?

— Река перестала течь, да? — спросил я.

Снорри фыркнул.

— Тогда да. — И я, в виде подтверждения, добавил еще одну цветную струйку к темным водам Селина. — Если бы Господь создал людей, чтобы они по водам ходили, Он бы дал им… — мне было слишком худо, чтобы острить, и я повис на борту лодки и осклабился, глядя на серый рассвет, поднимающийся позади, — дал бы им все, что для этого нужно.

— Мессию, который ходил по водам, дабы показать, что именно для этого Бог сотворил людей? — Снорри помотал большой, словно вытесанной из камня, головой. — Религия моего народа старше, чем та, которую принес Белый Христос. Эгир владеет морем, и в его намерения не входит пускать нас туда. Но нас это не останавливает. — И он пророкотал песню:

Мы, ундорет, в бою рожденные,

Поднимем молот и топор,

От нашего клича боги да дрогнут!

Он греб дальше, напевая свои причудливые, лишенные ритма мелодии.

Нос у меня кошмарно болел, я замерз, был весь побит, и, когда мне удалось втянуть расквашенным носом воздух, оказалось, что воняю я немногим приятнее кучи дерьма, спасшей мне жизнь.

— Мой…

Я смолк. Произношение у меня было комичное: «мой нос» прозвучало бы как «бой доз». И хотя у меня были все основания жаловаться, это могло взбесить норсийца, а злить человека, способного прыгнуть на медведя, чтобы сбежать с ринга, лучше не стоит. Особенно если на ринг его отправил ты сам. Мой отец говорил: «Ошибаться свойственно человеку, прощать свойственно божеству. Но я всего лишь кардинал, а кардиналы — люди, стало быть, я не стану тебя прощать, а склонюсь к тому, чтобы побить тебя палкой». Снорри тоже явно не отличался всепрощением. Я снова жалобно застонал.