Поймать бомбиста полиции было мало, они заодно повязали людей вроде Барри, которые апеллировали к закону, утверждая, что могут думать и говорить что им нравится. Толкать речь перед присяжными оказалось почти не о чем, выдвигать в суде обвинения в похищении детей было рискованно, никому не улыбалось увидеть на месте главной звезды обвинения Юлейли Колдуэлл, в то время как опасная Кэтрин Барри с ее хорошо подвешенным языком защищала бы себя, толкуя о христианском милосердии. Так или иначе, обществу подфартило увидеть изгнание брата и сестры Барри с постов, к которым люди питали доверие. Настоящий пролетарский труд для таких, как они, — самое то. В 1922 году мисс Барри в скромном жилище все вещала, что дела товарища Ленина будут жить в веках. И что, Мэйси, можем мы с вами сказать, что она поставила не на фаворита, даже если есть в нем что-то от черта?

Попрощаемся с Барри 10 и 11 июля 1922 года. Рональд отправился протирать стойку бара. Кэтрин чопорно пожала мне руку, будто опасаясь заразиться, и пошла обрезать стебли выставленных на продажу роз. Пенять обоим нужно было не на Пола Колдуэлла и инспектора Далквиста, а на собственное высокомерие. (Я об этом, само собой, не заикался, потому что Рональд нанял меня найти Пола, коли тот еще жив. Должен сказать, зарабатывать на хлеб насущный поисками адреса мертвого человека не слишком-то хлопотно.)

Инспектор С. Джордж Далквист назначил мне аудиенцию на следующий день. Мне потребно было уяснить, как связаны арест Колдуэлла в цирке и арест брата и сестры Барри, ведь Далквист приложил руку к обоим.

Мэйси, надо вам сказать, что прошлой ночью мне снились странные сны. Я трудился над рассказом с самого утра вчерашнего дня и допоздна. Когда не писал, перечитывал записи, по которым восстанавливал сказанное, мои старые заметки, вырезки из газет 1916 года, которые дал мне Рональд, среди них есть и чересчур резкие (например, «Наших детей упрятали в тюрьму „красные“ брат с сестрой», и еще — «В публичной библиотеке таились большевики с бомбами»). Меня странно трогает вырезка из «Геральда»: в ней директор библиотеки заявляет, что его учреждение абсолютно лояльно к Содружеству и очищено от изменнических элементов. Недавно уволенная Кэтрин Барри названа в статье зловредным вирусом, подтачивающим основания демократического общества в самых неожиданных местах. Конечно, это все правда. Помню, когда я читал про защиту незыблемых основ, меня охватило какое-то волнение. А сейчас перечитываю — и кажется, чего-то все же не хватает.

Ночью мне приснилась Кэтрин Барри. Во сне я чувствовал ее запах, пахла она куда лучше, чем пахнет по ночам эта палата, мистер Мэйси-в-большом-особняке-в-Нью-Йорке. Она не сказала ни слова, не злилась, не летала, не передавала весточки с того света. Она просто терпеливо сидела рядом со мной, разглаживала подол, улыбалась, откашливалась и смотрела на меня, и я знал, она все ждет, когда я что-то скажу, а что именно — будь я проклят, коли знаю. Я озадаченно молчал. Она поднимала брови, смеялась, пожимала плечами, откидывалась на спинку стула, скрещивала руки на коленях — и все смотрела прямо на меня с такой хитрой полуулыбкой, всем своим видом показывая, что готова ждать сколько угодно, пока я соображу, что должен сказать. Она сидела около меня вечно. Вечно, Мэйси, потому что во сне я знал, что это никогда не закончится.

Отправляю вам письмо и приступаю к работе над следующим — про Далквиста и мое путешествие в Англию.

Ваш Феррелл

Четверг, 12 октября 1922 года

К Маргарет: Светает. Ты — всегда рядом, тут, со мной. Какие дары я привезу тебе из экспедиции! Ты будешь купаться в древнем золоте, разделишь со мной мою славу, выйдешь за меня замуж, и твои завистливые подружки сразу после церемонии с воем выцарапают себе глаза. Но еще, полагаю, ты заслужила собственный дневник нашей долгой разлуки, дневник моей любви, вплетенный в дневник моей работы: они слишком тесно связаны, чтобы отделять одно от другого сейчас, в самый разгар экспедиции. Пройдут считаные месяцы, и получится длинное дневниковое письмо к тебе, а к нему добавятся письма, кои ты получаешь, увы, с задержкой в несколько недель; этот дневник можно сопоставлять с письмом для всех и каждого, озаглавленным «Ральф М. Трилипуш и Открытие гробницы Атум-хаду», автор — Ральф М. Трилипуш. Теперь мне ясно, что часть вчерашней записи судьбой предназначена тебе, и никому другому. Кроме того, мне ясно, что в печатной версии дневников образ твоего отца должно подретушировать, и можешь не сомневаться, я окажу ему такую услугу — ради тебя.

Обсуждение финансирования современных египтологических экспедиций: Что до слова «молил» из остроумных куплетов Кендалла Митчелла, я полагаю уместным и полезным для простых читателей описать, как финансируются археологические экспедиции. Надеюсь, никому не нужно объяснять, что «мольбы» тут ни при чем. Наравне с тобой, мой читатель, я горю нетерпением заняться собственно исследованиями, однако мне представляется неразумным отправляться в путь, не разъяснив прежде все аспекты предприятия, которое мы предпримем в пустыне.

Посему — побудь со мной на первом из нескольких заседаний инвесторов в обществе бостонских знатоков искусства и акул делового мира в июне этого года в гостиной Честера Кроуфорда Финнерана, пригласившего меня в свой роскошный (и Ра-скошный) городской особняк, где уже собрались его друзья, жаждущие меня расспросить. Я бы пошел под венец с его дочерью и без этих денег, и средства для экспедиции мог найти где угодно, однако же он настойчиво предлагал мне помощь, и лишь из расположения к любимой я дал ему и его друзьям возможность финансово поддержать небывалую экспедицию.

Гостиная Ч. К. Ф. по нынешней американской моде утопает в египетском и псевдофараонском декоре, что дало Кендаллу Митчеллу повод заявить, что у него начинается «асфинксия». В обычных условиях шутка аукнулась бы раздражением, но Ч. К. Ф. мудро снабдил гостей таким количеством «чая со льдом», что все чувствовали себя весьма навеселе. Я разумею Ч. К. Ф., Митчелла, Роджера Латорпа, Джулиуса Падрига О'Тула и Хайнца Ковакса. Латорп владеет некой чрезвычайно прибыльной строительной компанией. Последних двух гостей представили скупо — как партнеров Ч. К. Ф. в других сферах. Они почти все время молчали, причем Ковакс кашлял столь громоподобно, что остальные разом умолкали. Но когда он говорил, голос его звучал так тихо, что каждый (даже сидевший справа от него О'Тул) к Коваксу словно бы тянулся. Глаза Ковакса вследствие какой-то инфекции беспрестанно слезились, за время заседания он иссморкал несколько шелковых, обшитых монограммами носовых платков и скормил их один за другим черному зеву урны в форме колосса Рамзеса. О'Тул, ирландец неопределенных занятий, большую часть времени шлифовал ногти и время от времени помечал что-то крохотным золотым карандашиком в кожаной записной книжке. Все гости до единого все равно что одеты и обуты в деньги. Их не назовешь учеными, а вот в их тяге к искусству сомневаться не приходится. У сотрудничества с учреждениями вроде ведущих музеев имеются свои минусы, оттого исследователь зачастую куда больше выгод получает от частных вложений.

«Джентльмены, — начинаю я, — давайте на секунду оставим финансовые вопросы и…»