Но если отношение к России являлось ядром взглядов германских политиков еще на переломе столетий, а затем и фюрера нацистов, то резонен и вопрос, не на том ли фундаменте ему виделось и сотрудничество с Польшей в действиях, направленных против Советского Союза. К логичному ответу вполне определенно подводит та же записка П.Н. Дурново, в которой при перечислении главных угроз для России, связываемых с возможным большим конфликтом в Европе, назван и «польский вопрос», отнесенный к опасностям внутригосударственного характера. В случае военного столкновения русских с немцами, считал граф, солидаризируясь с С.Ю. Витте, возможны столь «неприятные осложнения в Польше», что «мы не будем в состоянии во время войны удерживать ее в наших руках». Подразумевалось Царство Польское, входившее тогда в Российскую империю. И в таком предположении оба графа опять же не оказались в одиночестве. Возможность «неприятных осложнений» в этом регионе не исключалась и на самом высоком официальном уровне в России. На фоне допущений подобного рода уже в первые дни той войны была сделана весьма серьезная попытка успокоить поляков обещанием им новых свобод и даже территорий. Император Николай II сразу же сказал, что по результатам начатого в Европе противоборства в Царство Польское будут включены и польские земли, отнятые по ходу войны у Германии и Австро-Венгрии, с последующим предоставлением ему весьма широкой автономии. Конечно же, он исходил из грядущей победы, не мог же российский самодержец двигаться к войне с пониманием, что ее итогом станет собственное поражение. Вслед за ним и великий князь Николай Николаевич-младший, пребывавший в должности Верховного главнокомандующего всеми сухопутными и морскими силами империи, подписал специальное обращение к полякам, в котором тоже заявил, что вскоре «заветная мечта ваших дедов и отцов может осуществиться… сотрутся границы, разделяющие польский народ», воссоединятся поляки «под скипетром Российского Императора», под этим же скипетром «возродится Польша, свободная в своей вере, языке и самоуправлении».

Однако опасения, связанные с польским вопросом, возникли не только на фоне вспышки большой войны. Воззвание великого князя стало фактическим признанием, что российская государственная политика по отношению к полякам, начатая за сто лет до этого, не принесла империи желаемого результата. Тот же министр иностранных дел С.Д. Сазонов впоследствии без всяких экивоков утверждал в своих «Воспоминаниях», что после Наполеоновских войн царь Александр I совершил «роковую ошибку», настояв на создании под своей эгидой того самого Царства Польского, которое потом его брат Николай I объявил «органической частью» Российской империи. Состоявшееся «присоединение Польши к России, не будучи вызвано необходимостью обороны, было, по существу, дело несправедливое, а с русской точки зрения, оно было непростительно», пришел к выводу С.Д. Сазонов. При этом он добавил, что случившееся присоединение стало спасительным для поляков, ибо «если бы Александр I не взял себе Польши, то из-за своей слабости она все равно не могла бы начать жить самостоятельной государственной жизнью, а превратилась бы в такую же бесправную прусскую провинцию, как остальные ее части, доставшиеся Пруссии по разделам Польши». Далее следовало утверждение, что «нам во всех отношениях было выгоднее предоставить Пруссии, одной или совместно с Австрией, совершить это недоброе дело», тем паче, что тогда в Европе «никто не был вправе ожидать, что Россия возьмет на себя роль спасительницы польской независимости», ибо «такая задача была ей не по силам», а главное — она «не вызывалась ее интересами». Император Александр, восстановив Польшу, сохранил «почти неприкосновенным ее государственный аппарат и строй национальной жизни», однако последующие события показали, что «налагать на Польшу руку, даже с лучшими намерениями, было поступком несправедливым и неразумным, за который Россия тяжело поплатилась». Спустя годы состоявшееся присоединение «с точки зрения русского национального интереса… должно быть рассматриваемо не только как ошибка, но и грех против России».

Под тем грехом подразумевались изменения, внесенные Александром I в разделы первой Речи Посполитой, в которых во второй половине XVIII века активно поучаствовала его бабушка императрица Екатерина II. Теперь даже профессиональные историки часто называют их «разделами Польши», чего не избежал в своих мемуарах и С.Д. Сазонов, однако расчлененная Австрией, Пруссией и Россией большая страна на самом деле была конфедерацией, состоящей из двух государственных образований — Королевства Польского и Великого княжества Литовского, появившегося к востоку от Польши после нападения Золотой Орды на Русь в середине ХIII столетия. Авторитетный польский историк Павел Ясеница в своей книге «Польша Пястов» отмечал, что татаро-монгольское нашествие создало «просто сказочную конъюнктуру для Литвы», которая стала военным путем занимать одно за другим обессилевшие русские княжества. Вскоре под властью литовцев — последних язычников Европы, не имевших письменности, не знавших градостроения, живших разбойными походами на все стороны света — главной разновидностью их «хозяйственной деятельности», — оказалась территория почти в миллион квадратных километров. Именно так, по словам Павла Ясеницы, образовалась огромная «литовская империя», в которой «восемьдесят процентов земель и населения было русским». Речь Посполитая, что в польском языке означает «общее дело», «общая вещь», появилась в результате союзных отношений Польши и Литвы, основанных поначалу на династической унии, подписанной в ныне белорусском Крево в 1385 году, затем на межгосударственной — Люблинской — в 1569‑м. На протяжении четырех столетий того союзничества польская сторона прилагала усилия для того, чтобы стать в ней главной хозяйкой, все чаще ту конфедерацию называли Польшей, однако общими были только король да двухпалатный сейм, до конца своих дней королевство и княжество имели отдельные правительства, бюджеты, армии, правовые кодексы, суды, эмиссию денег, а на границе между ними, пролегавшей западнее Бреста и Белостока, взимались таможенные сборы.

Инициатором тех разделов стала не Россия. Как справедливо писал в XIX веке еще один авторитетный польский историк, ксендз и повстанец Валериан Калинка, на самом деле Екатерина II даже противилась разделам, поскольку желала иметь буфер между своей страной и набирающей силу Пруссией. Влиятельный польский публицист и политик Александр Бохеньский тоже отмечал, что русской императрице необходим был «польский заслон на западе», ведь она в это время вела войну с Османской империей. Царица в той ситуации предлагала Речи Посполитой совместно действовать против Турции, с которой Польша тоже постоянно воевала, согласилась выделить на увеличение армии Речи Посполитой триста тысяч золотых дукатов — более тонны драгоценного металла — и даже сделать польского короля Станислава Понятовского главнокомандующим объединенными вооруженными силами, противостоящими османам, однако тот умудрился целый год не реагировать на такое предложение. Екатерина, отмечает автор, почувствовала себя обманутой, потому на фоне австро-прусского сближения и «под влиянием прусского