– А вот не получился! – возмущалась Лиза, не забывая внимательно следить за дорогой, даже к рулю пригнулась поближе. – И, Маня, хочу тебе напомнить, что я детский психолог, к тому же не практикующий! И не занимаюсь посттравматическими синдромами у взрослых! Провалился твой план, Манечка, с громким треском, вернее криком!

– Ну, почему! – возразила так же спокойно невестка. – Это первые сильные эмоции, вообще какие-то эмоции, кроме скорби, которые он проявил за два года. По-моему, все очень неплохо удалось.

– Слушай, а ведь точно, – протянул Кирилл, удивленно уставившись на жену.

– Он ведь ни на что не реагировал, ему все было безразлично, – рассказывала Маняша. – Ольга после развода его чуть не обобрала до нитки. Горе у нее там, не горе, а билась она в суде за каждую копейку и адвоката дорогого наняла. А Протасов все игнорировал, он и на заседание суда не ходил, так бы она его и обобрала и остался бы голым, если б вовремя не вмешались дядька его да мужики наши, и Лешка своего очень грамотного юриста прислал. Ольге досталась половина квартиры, ее машина, абсолютно все вещи: мебель и вся обстановка, вообще все добро, что они там нажили, Глеб просто отдал, и все. А еще очень, очень нехилое пособие на жизнь из расчета на год, выплаченное единовременно. Она претендовала и на половину портфеля его акций, но тут уж возмутились юристы предприятия, когда к ним запрос из суда пришел, и акции остались у Глеба, ну и его дядя Иван не допустил. Тем более, что большую часть этого портфеля Протасов приобрел еще до брака. Так что, по крайней мере, ему есть сейчас на что жить на этом своем хуторе, на проценты от акций.

– Да не бабки надо было спасать, а его! – возмущалась Лиза. – Вы что, не понимаете, что он в беде! У него затянувшийся нелеченный шок! Надо было его как угодно, уговорами или за ручку, да хоть силой притащить к грамотному психологу, а лучше к психиатру! Он же закрылся, закапсулировался в себе, в своем горе, и самому ему не справиться! А вы потакаете! Носитесь с ним, как с тухлым яйцом в кармане, а надо было хоть насильственно, хоть уговорами! Какая деревня? Как можно было его отпускать! Его в работу надо по самую макушку, во что-нибудь новое, интересное! Неужели никто из вас не подумал об этом?

– Подумали! – повысила тон Маня в ответ. – И пробовали не раз, не одна ты такая умная, Лиза! Да только ты его видела, он вот такой все эти два года, и если кто-то начинал предлагать помощь и что-то дельное, и пытался как-то повлиять, он просто выставлял за порог человека, и все. Ему и психолога привозили домой, но он ни с кем не обсуждает смерть дочери, даже имя ее не произносит вслух. Он уже изменился, стал более коммуникабельным, общительным, отходит понемногу, но заметь, до сих пор он ни с кем не разговаривал и темы этой не касался категорически, только с тобой сегодня!

– Он со мной не разговаривал, если ты обратила внимание, а орал! – проворчала Лиза, понимая, что неправа и зря наехала на ребят.

– А это, знаешь, тоже разговор, – успокаиваясь, возразила Маша. – Обычно он вообще ничего не говорит.

– Не справится он сам, – заметила расстроенно Лиза. – Слишком запущенное состояние. Чтобы с таким справиться самостоятельно, надо быть очень сильной личностью и получить какой-нибудь мощный импульс, стресс, который бы потребовал включиться в социум, например – спасать кого-нибудь, мотивацию к жизни.

– А он сильная личность, если ты не знала. Очень сильная, – язвительно заметил братец. – А уж стресс с импульсом ты ему сегодня устроила, это точно. Осталось дело за мотивацией. Будем надеяться, что Протасову непреодолимо захочется тебя придушить. Как, по-твоему, это достаточно сильная мотивация?

– Все, хватит болтать! – распорядилась Маня. – Дорога совсем хреновая, и темень вокруг, не видно ни черта! Так что, Лиза, сосредоточься на вождении и перестань думать про Глеба. Что сделано, то сделано, а плохо ли, хорошо, там посмотрим. А сейчас просто довези нас до цивилизации.

До цивилизации в виде хорошей гостиницы в Тамбове она их довезла без происшествий, по пути и успокоившись, и передумав многое. Посовещавшись, решили, что нет смысла посреди ночи заявляться к старикам, переполошить всех, перебудить, да к тому же там и спать-то негде, полно народу и без них, разве что на полу. Тем более что в принципе они и планировали остановиться в какой-нибудь гостинице, только поближе к дому дедули с бабулей.

Когда оформлялись на ресепшен, у Кирилла зазвонил сотовый, удивив всех троих – уже за час ночи перевалило. Кирилл посмотрел на определившийся номер, его брови удивленно поползли вверх, и он поспешил быстренько ответить:

– Да! – послушал и, так и не отойдя от сильного удивления, оповестил: – Да все нормально, доехали, вот в гостиницу заселяемся, – снова послушал и совсем растерянно сказал: – Ну пока.

Нажал отбой, ошарашенно посмотрел на девушек, перевел взгляд на экран смартфона, удостоверяясь, что не ошибся, снова на девушек, протянул телефон вперед, как бы предлагая им самим убедиться в невероятном факте, и пояснил:

– Протасов звонил, спросил, доехали ли мы и все ли без происшествий.

– Значит, импульс оказался весьма мощным, – усмехнулась Маня.

– И что здесь такого, нормальное беспокойство о друзьях? – пожала плечами Лиза.

– За последние полтора года он вообще никому не звонил, кроме родителей и бабушки, – пояснила Маня, весьма довольно улыбаясь.

– Так, надоел мне ваш Протасов! – решительно заявила Лиза, подхватив сумку с вещами. – Я пошла спать!

Но это весьма громкое и решительное заявление не спасло ее от бесконечных мыслей о Глебе Протасове. Полночи она не спала и все думала о нем, вспоминала это свое странное, непреодолимое желание задеть его, разозлить, и их крик друг на друга, его лицо, перекошенное бессильной яростью и страшной болью. Незаметно проваливалась в сон, в котором ей продолжал сниться Глеб в каких-то ужасных обстоятельствах – то он бежал от кого-то, то догонял ее и что-то объяснял, а вокруг происходил какой-то конец света, все рушилось и сотрясалось, а он продирался через какие-то завалы и рвался к ней, и она просыпалась от кошмара, и снова думала о нем. И только совсем на рассвете, измученная и опустошенная, Лиза заснула, словно ухнула в черную дыру без кошмаров и сновидений.

Захлестнувшие Протасова чувства и эмоции причиняли ему почти физическую боль.

Потрясение от того, что она сказала, и от того, как она сказала. Он помнил каждое ее слово, каждый жест, выражение лица, словно их впечатывали ему в голову каленым железом. И холодящий где-то у сердца страшок, что ее слова могут оказаться правдой.

Неужели она хоть в чем-то права? Хоть в чем-то?

Он не мог избавиться от этих мыслей и от воспоминания, как Лиза, крича, тыкала его в грудь своим маленьким острым пальчиком, делая ощутимо больно.

Давно уже ушли спать притихшие и испуганные Коля с Верой, наведя идеальный порядок в кухне, так, что ничего и не напоминало о приезде гостей и недавнем застолье. А он все бродил и бродил, сначала по гулкому от ночной тишины и пустоты дому – поднявшись на второй этаж, постояв у окна спальни, вглядываясь в черноту ночи, спустился вниз, побродил по первому этажу. И, не выдержав давящей, словно укоряющей тишины дома, завернувшись в доху, вышел на участок, слушая собственные мысли, казавшиеся ему в ночной тишине слишком громкими.