мальчишка. Если не считать непропорциональной по сравнению с конечностями большой головы, он мог бы быть одним из мальчиков из моего лагеря. В нем была та же гибкость, то же рвение, та же радость жизни. Он быстро посмотрел на меня черными глазами, и в них мелькнули интерес и возбуждение. Потом глаза опустились, и Талим попятился, пропуская нас. Мы молча прошли.

И все же между Талимом и моими мальчиками, помимо внешних отличий, была еще одна фундаментальна разница. Ни один из моих мальчиков не проявлял бы такой униженно покорности, буквально окутывавшей Талима, когда он попятился в нишу в стене длинного туннеля, в который мы прошли.

Я забыл о Талиме, забыл о негодовании собственной покорностью, с которой следовал за Ванарком, когда туннель кончился и мы вышли на узкий, похожий на полку карниз на стене колоссального утеса…

Как ни высоки Гейдельбергские горы, они кажутся ничтожными по сравнению с этим гигантским утесом. Насколько он возвышается над нами, я не мог сразу определить, потому что смотрел вниз и был охвачен невероятным волнением и возбуждением.

Внизу тянулся ландшафт, миля за милей, до другого затянутого дымкой грандиозного утеса. Я видел внизу холмы и долины, видел прямые дороги. Видел отдельные изолированные дома и группы домов, которые можно было бы назвать деревнями; были и две группы побольше, одну из них даже можно назвать городом из моих снов.

Я был слишком высоко наверху, чтобы разглядеть подробности или даже отдельные здания. Но у меня создалось впечатление об отличии от мира вверху.

Отличие не только в форме и контурах. Какое-то мгновение я чувствовал что-то необычное, принизывающее эту сцену, как во сне, что-то неправильное и бесконечно зловещее. Потом я понял, в чем отличие.

Здесь не было теней. Нигде, ни у столовой горы с острыми краям, выступающей из долины, ни среди огромных камней у далекой противоположной стены, – нигде в этом обширном подземном пространстве не было теней.

Я осмотрелся. На каменном карнизе, на котором я стоял, теней не было. Я сам не отбрасывал тень. И Ванарк не отбрасывал…

– Идем! – сказал Ванарк и пошел вдоль карниза. Я пошел за ним, вынужденный подчиняться чужой воле, овладевшей мной. Мой взгляд вернулся к местности внизу. По ней повсюду двигались какие-то точки. Хотя я не мог разглядеть их форму, они двигались слишком целеустремленно, чтобы не быть живыми разумными существами.

Это не пещера, не просто подземное углубление. Здесь целый народ, мир внутри мира, населенный тысячами, может, миллионами маленьких людей, чьим посыльным был Ванарк.

А я их пленник.

* * *

Трудно выбрать из хаоса мыслей, размышлений и страхов, кишевших в моем сознании что-нибудь самое значительное. Поскольку природа этого явления стала мне чуть яснее, я поговорю о заклятии, которое заставляло меня беспомощно идти за Ванарком.

Я повиновался волей-неволей, как повинуются постгипнотическому внушению, не зная о его источнике. Однако оно не полностью контролировало меня. Поворот головы на звук открывающегося внутреннего портала был моим импульсом, как и моя остановка на краю карниза. Мой контроль над движениями собственного тела не исчез, но вытеснен чем-то другим.

Больше того. Ванарк только что отдал мне приказ, и это как будто свидетельствует, что моя воля подчинена не ему. Но когда меня остановили, не дав ударить его, в помещении никого не было, и нас со всех сторон окружал сплошной камень. Даже сейчас я не могу разглядеть никого, кроме крошечных живых существ далеко внизу. Есть ли где-то невидимые глаза, следящие за каждым моим шагом? Как это возможно?

Я решил провести эксперимент. Я повернусь и побегу в другом направлении. Ванарк впереди, он меня не видит. Я постараюсь, чтобы он меня и не слышал.

Сейчас я сделаю это. Сейчас!

Я продолжал идти в полудюжине шагов за Ванарком. Ни одна самая маленькая мышца не дернулась, подчиняясь яростному усилию, которое я делал или думал, что делаю.

Quod erat demonstrandum! [Что и требовалось доказать, латин. – Прим. пер.] Я свой хозяин, только когда делаю то, что не противоречит приказу Другого.

Понимаете, я еще не был побит. Я испытывал силы, действующие против меня. Я готовился к восстанию против своих захватчиков. У меня не было плана. Чтобы составить план, я должен знать, против кого борюсь. Я должен знать собственные слабости и силы противника.

Я должен также собрать все крохи информации, какие смогу, о своем окружении. С высоты мир подо мной был картой без подробностей. Я обратил внимание на поверхность утеса.

В стене вдоль карниза были и другие отверстия. Некоторые грубой формы, это выход из природных пещер. Другие были явно вырублены, как и шлюз, в прочном камне. Проходя мимо, я пытался заглянуть в такие отверстия. И ничего не увидел. Мой зрение было блокировано экраном живого света.

Это был светящийся занавес, непроницаемое полотно сверкающего пурпурного огня, казалось, наделенного необычным разумом из другого мира. Этот занавес состоял из искр, из крошечных взрывов, из движущихся бесконечно малых фиолетовых звезд, и все это бесконечно, непрерывно струилось из самого утеса.

Сама скала, весь этот гигантский утес сверкал. И не только скала. Ванарк, идущий впереди меня, виден благодаря свету, исходящему от его плоти.

Моя рука тоже излучала слабый свет. К ее форме, к ее цвету добавилось нечто так же неотъемлемо свойственное – свет!

Вот почему здесь, в этой поразительной подземной впадине, не было теней! Здесь нет солнца, нет внешнего источника освещения. Здесь все – живая и неорганическая материя – все светится собственным светом. Светом, который не создает теней.

В этом всепроникающем свечении невероятная красота – и бесконечная угроза.

* * *

Угроза смутная, результат необычности. Но ничего смутного не было в том ужасе, который охватил меня после попытки заглянуть в отверстие.

Мы прошли с полдюжины таких закрытых занавесами света отверстий, когда карниз повернул за выступ из стены. Выступ скрыл Ванарка. Я прошел за ним.

На карнизе никого не было. Он кончался внезапно, всего в трех ярдах от меня, а за ним только головокружительное падение, без опор, к самому основанию этой невероятной пропасти.

Человек не может сделать еще три шага и остаться жить. Я ахнул – и шагнул вперед, абсолютно не в силах остановиться!

Я сделал один шаг. Два. Все во мне, каждый напряженный нерв, каждая клетка протестовали против ужасного падения. Третий шаг привел меня на самый край. В горле сформировался крик: я поднял ногу, чтобы сделать шаг, который станет моим последним…

Я повернулся, я должен был повернуться к утесу!