Нарине не умолкала. И ее нелепые слова удерживали его на расстоянии. Вещал призрак, уже пропитанный смертью, словно настоянный на ней.

Вдруг вспыхнуло далекое воспоминание. Камерун, 1962 год. Как-то ночью жители деревни устроили праздник. Тамтамы, пальмовое вино, голые ступни, обмазанные красной глиной. Одна танцовщица особенно запомнилась ему. Она вздымала лицо к звездному небу, томно раскрывая объятия, кружилась с застывшей, отсутствующей улыбкой на губах. Напряженный взгляд был устремлен в такую даль, что казался надменным, неуловимым. Касдан не сразу сообразил, в чем тут дело. Танцовщица была слепа. И вглядывалась она в глухое сердце ритма. Изнанку ночи.

Нарине напомнила ему ту танцовщицу. Слова ее плавали в сумраке, глаза были прикованы к другому берегу. К невыразимому потустороннему миру. В тот вечер Касдану не хотелось садиться в машину. Он бродил по кварталу Дюрока. И встречал других слепых — Институт незрячих был всего в нескольких шагах от больницы Неккера. Он словно оказался в мире зомби, где один он пока был жив.

Когда наконец он вернулся домой, его ждало сообщение: Нарине угасла во время его блужданий. И тогда он понял, что навсегда запомнит странное создание, с которым только что расстался. Призраку суждено было вытеснить все прочие ее образы.

Касдан остановил машину посреди больничного городка. Зажмурился. Сжал виски ладонями, пытаясь загнать воспоминания внутрь, и глубоко вдохнул. Когда он открыл глаза, он снова был в настоящем. Больница Труссо. Эксперт-отоларинголог. Расследование.

В глубине одного из дворов он отыскал корпус имени Андре Лемари, знаменитого детского отоларинголога. Здание из светлого кирпича с застывшими потеками более темного цвета. На двери под номером шесть перечислены врачебные специальности, представленные в этом блоке, среди них и ЛОР-отделение.

Начиная с холла, здесь постарались создать атмосферу веселья. На стенах — фигурки носорогов, львов и жирафов. Квадратом расставлены лесные хижины и разноцветные скамейки. Повсюду разбросаны игрушки. Касдану вспомнились слова Мендеса: «Это ведь детская больница, там полно глухих детишек, им и Рождество не в радость». С потолка свисали пестрые шары и гирлянды. В углу мигали огоньки рождественской елки, хотя уже горели лампы дневного света.

Посреди комнаты медсестры в зеленых колпачках с бубенцами устанавливали игрушечный театр из дерева и картона.

Он шагнул к ним, сразу почувствовав здешнее тепло и запах лекарств. Ему все больше делалось не по себе. Сам не зная почему, он ощущал связь между трупом Гетца и этой вымученной обстановкой праздника, устроенного для детей, отрезанных от мира.

— Я ищу доктора Франс Одюссон.

Красный занавес миниатюрного театра раздвинулся. Показалась широкоплечая женщина:

— Это я. В чем дело?

Лет пятидесяти, полная, крупная. Волосы с проседью разделены прямым пробором на два полукружия. Франс Одюссон напоминала старую рекламу детского питания «Мами Нова». Поднявшись, она отошла в сторону. Как и все остальные, она была в костюме веселого домового: широкая ядовито-зеленая фуфайка с бретельками, черные башмаки с крупными пряжками в виде бабочек. Колпачок с бубенцами.

Касдан извлек полицейское удостоверение, которое сохранил с помощью простой уловки. Как все легавые, неохотно уходящие в отставку, за полгода до пенсии он заявил о его утере. Получил новый документ, который вернул перед уходом. А старую карточку трепетно берег, будто драгоценную реликвию.

— Я из следственной группы, которая занимается убийством Вильгельма Гетца, — сказал он.

Звякнув бубенчиками, Франс Одюссон сняла колпак.

— Утром я получила результаты из лаборатории Мондора. Идемте.

Касдан пошел за ней следом под любопытными взглядами медсестер-домовых. Они уже миновали несколько лесных хижин, когда бывший легавый догадался, что это не декорации, а настоящие кабинеты. ЛОР-эксперт отперла предпоследнюю дверь, украшенную профилем северного оленя.

— Мы готовим рождественское представление, — пояснила она. — Для детей.

Внутри было не повернуться. Справа стоял письменный стол, к нему жалось кресло, сбоку еще один стул, и все завалено папками. К стенам приколоты схемы срезов барабанных перепонок, томограммы. Со своими ста десятью килограммами Касдан боялся шелохнуться.

— Садитесь, — предложила Одюссон, снимая стопку папок с кресла.

Касдан осторожно сел, а она тем временем сбросила костюм домового. Под ним ее пышное тело обтягивал тонкий черный свитер и черные джинсы. У нее была тяжелая грудь, и белый лифчик проглядывал между черными петлями, обрисовывая снежные холмики. Касдан почувствовал теплую волну внизу живота. Ощущение было приятным.

— Тут есть одна загвоздка. — Она взяла в руки прислоненный к стене конверт и, присев, открыла его. — Лаборатория ничего не нашла.

— Вы хотите сказать, никаких частиц?

— Вообще ничего. Специалисты из Мондора исследовали внутренность пирамиды височной кости под электронным микроскопом. Они провели химические тесты. Ни следа осколка, ни металлических опилок, ничего.

— И что это значит?

— Видимо, игла была из такого прочного сплава, что от нее при столкновении с костью не отделились микрочастицы. А это действительно очень странно. Ведь игла прошла через ушные косточки и достигла улитки. Так что она терлась о кость. Однако орудие убийства не оставило никаких следов.

— Как, по-вашему, выглядела эта игла?

— Очень длинная. Она пронзила орган слуха, как мощная звуковая волна. Кончик разрушил реснитчатые клетки улитки, в которой находится кортиев орган. Сейчас я вам покажу снимки, сделанные под электронным микроскопом.

Она разложила на столе черно-белые фотографии. Нечто похожее на подводные равнины со спутанными водорослями. Снимки казались порождением кошмарного сна. Это была микрожизнь, сумрачная, пугающая. К тому же скопление ресничек чем-то напоминало волнение на море.

— Внешние реснитчатые клетки, — продолжала женщина, — воспринимают и усиливают звуковые вибрации. Как вы сами видите, реснички разрушены орудием преступления. Если бы жертва выжила, она бы до конца дней осталась глухой.

Касдан поднял глаза. Его взгляд снова упал на ее груди. Но теперь это зрелище на него никак не подействовало.

— Доктор Мендес упоминал вязальную спицу. А как по-вашему?

— Наверняка нет. Острие иглы гораздо тоньше.

Встав из-за стола, она указала на прикрепленную к стене схему: нечто вроде разноцветной улитки. Она наставила указательный палец на узкий проход.

— На этой схеме вы видите ушные косточки, образующие очень тесный коридор. Игла проникла в этот промежуток. Из чего следует, что у нее был очень тонкий кончик. Думаю, что у острия имелась ручка и все вместе сделано из очень прочного сплава.

Франс Одюссон снова села. У Касдана вдруг возникла дикая мысль.