— Все будет хорошо, миссис Риггенс. Вы нам очень помогли, и это будет занесено в дело.

— Почему вы не заставите его снова посещать занятия анонимных алкоголиков? Когда он туда ходил, дела у него были значительно лучше.

— Пусть это останется нашим маленьким секретом, хорошо, миссис Риггенс? Так будет лучше для вас.

Она раздавила сигарету в переполненной пепельнице, и на стол просыпался пепел.

— Послушайте, я не знаю и знать не хочу, во что впутался Флойд. Я ничего и никого не покрываю. Мне и без того забот хватает.

— Конечно. Спасибо за то, что уделили мне время.

Я встал и пошел к двери. Маргарет Риггенс осталась за столом, зажгла очередную сигарету, вдохнула дым и уставилась в окно на свой жалкий дворик. Грохот музыки заглушали крики детей, и я представил себе, что это продолжается бесконечно и ад, в котором она живет, ничем не лучше ада Флойда.

В гостиной стояло пианино «Ямаха», но, судя по его внешнему виду, на нем уже давно никто не играл. На одном его краю лежал школьный портфель, на другом — в стеклянной миске плавало полдюжины увядших желтых роз. Между ними пристроилась фотография в рамке: Флойд и Маргарет Риггенс на выпускном балу в Полицейской академии. Они были на пятнадцать лет моложе и улыбались. Почти такая же фотография, как та, что показывала мне Дженнифер. Только в отличие от Маргарет и Флойда Дженнифер Шеридан и Марк Турман по-прежнему выглядели так же, как на снимке.

Наверное, романтика — это для избранных.

Когда я отъехал от дома, в котором Флойд Риггенс когда-то жил с женой и детьми, солнце клонилось к западу и горы окрасились в оранжево-розовые тона. Влившись в нескончаемый поток машин, я проехал по долине, наслаждаясь картинами темнеющего неба. Интересно, радуется ли Маргарет Риггенс видам неба и гор. Впрочем, возможно, они от нее слишком далеко и она их просто не видит. Когда тебе больно, то смотришь в основном на свой дом.

Я миновал северную границу Бербанка и Пакоймы, затем спустился вниз по Колдуотеру и доехал до маленького заведения под названием «Маззарино», где делают лучшую пиццу в Лос-Анджелесе. Я заказал вегетарианскую пиццу и анчоусы, и когда через пятнадцать минут припарковался у своего дома, пицца была еще теплой.

Я открыл «Фальстаф», отрезал кусок пиццы, положил в кошачью миску анчоусы, вот только кота дома не оказалось. Я его позвал и немного подождал, но он так и не появился. Видимо, ушел заниматься своими кошачьими делами.

Я ел пиццу, пил пиво и пытался смотреть телевизор, но меня не оставляли мысли о Маргарет Риггенс и о том, что я, возможно, не с того начал. Как только звучит слово «преступление», на ум сразу приходит слово «деньги». А может быть, тут дело совсем в другом. Может быть, Марк Турман совершил преступление иного рода. И может быть, не он один. Может быть, это Марк и Флойд. Или весь их отряд. Откуда мне знать: а вдруг в преступной деятельности замешано все население Калифорнии и только я один остался честным и благородным. Нет, я и Дженнифер Шеридан. Я так и заснул, размышляя на эту тему.

В шесть минут одиннадцатого на следующий день я позвонил знакомому копу из Северного Голливуда. Мне ответил мужской голос:

— Детективы.

— Это ты, Григгс?

Это был мой второй знакомый из Северного Голливуда. Чарли Григгс.

— А это кто?

— Догадайся с трех раз.

Григгс повесил трубку.

«Не правда ли, хорошее чувство юмора?»

Я снова набрал номер, и мне снова ответил Григгс.

— Ладно, даю тебе подсказку. Меня называют Королем Детективов и Рок-н-Ролла, — заявил я. — Но родился я не в Тапело,[11]штат Миссисипи.

— Я сразу догадался, что это ты. Мне было просто любопытно, позвонишь ты еще раз или нет. Хех-хех-хех, — Григгс всегда так смеется.

— Дай мне Лу.

— А волшебное слово?

— Да ладно тебе, Чарли!

— Что нужно сказать, умник? Хочешь говорить с Лу, говори, что нужно сказать. Хех-хех-хех.

А ведь он уже вполне взрослый.

— Я еще до тебя доберусь, Григгс!

— Хех-хех-хех.

Григгс явно напрашивался.

— Я дам Джо твой адрес.

Смех прекратился, и примерно через сорок секунд Лу Пойтрас взял трубку:

— Я плачу своим ребятам не за то, чтобы они с тобой лясы точили.

— Григгс вот уже пятнадцать лет нормально не работает.

— А мы ему платим не за то, чтобы он работал. Мы его держим, потому что он приколист. Вроде тебя.

Еще один комедиант выискался.

— Четыре месяца назад во время ареста в Южно-Центральном округе, который производил отряд КБР, погиб человек. С кем я мог бы об этом поговорить?

— Подожди. — Пойтраса не было минут восемь. Вернувшись, он сообщил мне: — Подозреваемого звали Чарльз Льюис Вашингтон.

— Хорошо.

Я записал новые сведения в блокнот.

— В Голливуде работает один парень. Зовут его Энди Мэлоун, он был моим напарником. Сейчас он начальник дневной смены. Недавно ушел из семьдесят седьмого. Хочешь с ним пообщаться?

— Хочу.

— Я ему позвоню и договорюсь.

— Спасибо, Лу.

— Не забыл, что ты мне должен двенадцать баксов?

Я пощелкал языком, делая вид, что нас разъединили. Это всегда срабатывает.

Через сорок минут я припарковался перед стеклянной дверью полицейского участка Голливуда и прошел мимо трех чернокожих женщин, стоявших на тротуаре у входа в комнату для посетителей с высоким потолком и полом, выложенным белой плиткой. На стене у стеклянной входной двери висит телефон-автомат и стоят мягкие стулья, чтобы можно было со всеми удобствами ждать своей очереди. Стены выкрашены в голубой цвет, стекло пуленепробиваемое. Длинный стол, покрытый жаростойким пластиком, за которым сидели трое полицейских в форме — две женщины и мужчина, — отделял от входа три четверти помещения. Одна женщина и мужчина разговаривали по телефону, вторая женщина что-то писала в маленьком черном блокноте. Рядом с телефоном-автоматом расположились мужчина и женщина. Латиноамериканцы. Мужчина сидел, упершись локтями в колени, и медленно раскачивался. Вид у него был озабоченный. Женщина гладила его по спине и что-то тихонько нашептывала на ухо. У нее тоже был озабоченный вид.

Я прошел мимо них к женщине-полицейскому, которая писала в блокноте.

— Элвис Коул к сержанту Мэлоуну, — заявил я.

— Он вас ждет?

— Да.

— Посидите.