Шунт приосанился, и Тронголов заметил это.

– Очень тебя попрошу… – Казалось, он вымаливает себе новую игрушку-автомобильчик. – Я солидный человек, конкретный и правильный, и у меня все должно быть путем. Люди вокруг меня тоже должны быть солидные… Я могу и не тыкать, – спохватился он вдруг, – это же я от смущения, что ли… Мы ваши книжки еще пацанами читали…

Шунт раздулся окончательно. Последний довод сразил его наповал.

3

По прибытии во дворец Шунта немедленно перезнакомили с челядью и сделали это так, что даже переборщили в намерении обозначить его превосходство. Тронголов, шагая из зала в зал, возбужденно размахивал руками и кривился, когда натыкался на очередного охранника, горничную или массажиста. Никаких, понятное дело, имен и отчеств; Альма следовала за ним, цокая когтями по сверкающему паркету. Тронголов поминутно останавливался и цедил сквозь зубы, обращаясь к холопу и кося глазом на Шунта: «Это пис-с-с-с-сателллль… понятно? Ты в теме? Ты должен прикинуться ветошью, когда увидишь, что он идет…»

Шунт нервно оглаживал парик. Он всегда любил почести и жаждал их, с удовольствием принимал всевозможные награды и грамоты, удостаивался премий и званий, не брезговал председательствовать на ведомственных литературных толковищах. Но здесь было нечто иное. Возможно, его неловкость была вызвана тем, что он не был первым, ведущим писателем современности, живым классиком? Но он и раньше почти никогда не бывал первым, однако же получал удовольствие, когда его чествовали.

В чем же дело?

Тронголов отвел Шунта в его личную комнату, обустроенную на манер лаборатории средневекового звездочета с безнадежным слабоумием. Из пояснений хозяина выяснилось, что писатель («Или ученый», – обронил Тронголов) был запланирован еще на стадии проектирования.

– Кабинет, можно сказать, дожидался вас, – улыбнулся Тронголов, от чего его огромный хоботообразный нос незначительно шевельнулся.

Шунт безмолвно оглядывал постель под балдахином, выведенную в потолочное отверстие подзорную трубу, антикварный глобус без Австралии и рядом такой же, но уже лунный; аптекарские весы, стопки бумаги, чернильницы с торчащими гусиными перьями, непонятные инструменты – астролябии и секстанты; морские атласы, чучела – клыкастые и рогатые головы, заспиртованного уродца, очень большие и неудобные кресла с завитушками. Колбы, реторты, ступки; чесночные грозди, повешенные на гвоздик, какие-то исполинские, полуистлевшие книги. Он раскрыл одну наугад: латынь.

– Как тебе декорация, писатель? – довольно осведомился Тронголов. – Ты не подумай, я же понимаю, что тебе впадлу писать от руки пером…

Он полез под столик неизвестно какой эпохи, вытащил ноутбук.

– Тут все сделано по последнему слову техники!

Тронголов подмигнул и повернул некий рычаг; одеяло на кровати вздыбилось и съехало, явив очередное чучело: крокодила, который приоткрыл пасть и начал делать медленные возвратно-поступательные движения. Зубы у крокодила были сточены. Кабинет наполнился хозяйским хохотом.

– Сюрприз! – восторгался Тронголов. – Это тебе для забавы, когда жена надоест…

Шунт решил, что с него достаточно.

– Я бы хотел как можно скорее приступить к выполнению моих непосредственных обязанностей, – сказал он чопорно. – Мне не вполне удобно пребывать в обстановке роскоши, не заслужив на это права.

– А выпить и закусить? – искренне расстроился Тронголов. – Нет, брат писатель, больно ты деловой! Я люблю деловых, но если деловой не будет расслабляться, он быстро сгорит… – Он ударил себя по лбу. – Да ты сразу и начнешь! Не отходя от кассы! Будешь описывать, как мы с друзьями отдыхаем. Типа вступления – ну, что я тебе объясняю. А дальше все уже серьезно: глава первая. О том, как Тронголов открыл свой первый видеосалон…

У Шунта отчаянно чесалась голова, и он украдкой подсовывал пальцы под парик, раздирая кожу в кровь. Он сильно сомневался, что его старуха («Да-да, старуха», – повторил он про себя неприязненно) захочет переезжать в замок. Дальнейшее показало, что он не ошибся, она действительно отказалась, заявив с истерическим смешком, что отправлялись же раньше люди на заработки, на промысел, да и сейчас отправляются, а жены их дожидаются в теремах…

Хорошо, думал Шунт, шагая за Тронголовым в обеденный зал. Я напишу тебе, быдлу, все, что тебе захочется; куда же деваться, когда приходит время писать не для людей, а для свиней… мы напишем и для свиней, и всякое чмо будет хавать эту продукцию со сладострастным мычанием. Я выставлю вас, распальцованных скотов, такими, какие вы есть (Шунт, повторимся, очень быстро осваивался на коллатералях и моментально впитывал целые лексические пласты), но вы этого не поймете и не заметите по недостатку ума… Я со смеху буду покатываться, занимаясь вашей убогой историографией, я застебу вас, – прилетело словечко, – в дым и мат, а вы так и будете похаживать, порыгивать да попердывать, важные и крутые, конкретные…

Тронголов, даже не присаживаясь за стол, налил себе полный фужер водки, опрокинул, выдохнул.

– Уже можно начинать записывать? – с тончайшей язвительностью осведомился Шунт.

Тот сумрачно посмотрел на Шунта.

– Давай валяй, – выдавил он наконец.

4

Первая глава была построена к утру: Шунту не спалось – он переел, да и выпил лишку. Попробуй не выпить! – в спаивании окружающих Тронголов отличался поистине петровскими замашками. Строить в этой главе, собственно говоря, было совершенно нечего. Шунт просто исправно записывал разнузданные речи, которые велись за столом, – все эти смутные взрыкивания, все эти дикие вопли, и только иногда осведомлялся шепотом насчет персоны, которой в данный момент внимал: что за личность? кем записать?

Он даже не поленился вставить в написанное рассказанные анекдоты.

Чем они были глупее, тем злее становилось чувство, крепнувшее в Шунте.

Тронголов, когда Шунт явился к нему с распечаткой, опохмелялся. Он сидел-покачивался в плетеном кресле, одетый в халат и полосатые трусы до колен.

Шунт отказался от предложенной рюмки, и хозяин махнул рукой.

– Излагай, – велел он сурово, ибо всерьез опасался, что чертов писатель вынудит его напрягать расползающиеся мозги. Но когда тот приступил к чтению, с Тронголовым случилась неподдельная истерика.

Он подался вперед, он колотил себя по коленям, он непристойно ржал и в какой-то момент оглушительно пернул – между прочим, незамедлительно извинившись.

– Игореха так сказал? – переспрашивал он. – Повтори! Во дает, а?

Шунт монотонно прочел сказанное Игорехой, а когда дошел до Вована, который наблевал в собственную дорожную сумку, Тронголов остановил его, вскочил и пошел по дому собирать еще не очухавшихся гостей. Он собрал их всех все в том же обеденном зале и заставил Шунта читать с самого начала. Кто-то недовольно мычал, кто-то хихикал, кто-то развязно протестовал; опохмелка, однако, продолжалась, и произведение Шунта нравилось обществу все больше и больше, под конец ему даже рукоплескали и тянули штрафную, хотя сам черт не разобрал бы, за что полагается штраф.