Фыркнул кот:

— Так ты у нас ясновидящая? Прямо как щука. Она, понимаешь ли, тоже в нужный момент в нужном месте из воды глазок выставила и произошедшее между Мореной и Василисой лично наблюдала. Один я всё проспал. Щука мне потом рассказала, как нашу царицу-матушку в узилище препроводили.

Удивилась Миля:

— Она же волшебница — Василиса-то! Неужели ничего сделать не могла?

— Так она не такая волшебница, чтобы щелчком пальцев горы воздвигать, — объяснил кот снисходительно. — Волшебство её от ума да учёности. Для обычных случаев довольно, а для прочих щука есть и ещё чудеса всякие. Книга моя, к примеру. Или ковёр-самолёт. Да и не любит царица сгоряча действовать. Подержали её в подземелье, видят, тихая старушонка, рассудительная — что казённый харч на неё тратить? Вывели за ворота и велели впредь на глаза не попадаться. Но в заборе-то у нас калитка потайная есть. Василиса через неё незаметно вернулась и в саду схоронилась. А с царём Василием такая история вышла...

— Знаю-знаю, — перебила Миля. — Мне Ярилка рассказывал.

— Так приврал, небось, иль умолчал о чём? Тайну свою выболтать побоялся.

Кашлянул смущённо Яромир:

— Ты прости меня, Эмилюшка. Не мог я тебе всю правду сказать.

— Потому как ходить ему тогда в щуках до скончания веков! — засмеялся кот. — В общем, дело было так. Морена не дура, на одно зеркало не полагается. Есть у неё дурман-трава. От травы этой, ежели долго её принимать, человек делается послушным да уступчивым. Стала Морена по утрам царю-батюшке зелье своё в мёд подливать, да не ожидала, что он к пруду прогуляться выйдет, а щука ему всё про Василису и выложит. Царь не то чтобы не поверил, но решил перво-наперво с супругой словечком перемолвиться. Стал вопросы ей задавать — о прошлом их совместном да о таких вещах, какие только муж с женой друг о друге ведать могут. Поняла Морена, что проверки ей не выдержать. А у царя имелся бурундук ручной...

Замолчал кот, на бурундучка уставился.

— Так это... — ахнула Миля.

— Батюшка мой, — вздохнул царевич.

А бурундучок Миле с ветки торжественно поклонился.

— Но где же царь? То есть бурундук. И почему Морена сама в царя не обратилась? Сразу бы себя от хлопот избавила.

— А не желает она в мужеском теле жить. Несподручно ей. Физиологические отличия, бытовые неудобства, гормональный фон другой, потребности новые. Женщины, понимаешь ли, начинают нравиться. А она этого не одобряет. В общем, навела Морена зеркало на бурундука, потом на царя. Дело двух секунд, а неприятностей куча.

— Каких неприятностей?

— А ты представь. Бурундук в теле царя верещит, по комнате скачет, драться лезет. Царь в теле бурундука глаза выцарапывает да к зеркальцу тянется. Схватила Морена поднос серебряный, бурундука в обличье царском по темени приложила, на царя в бурундучьей шкурке плащ накинула да скрутила так, что мешок вышел. А потом сгоряча весь фиал с дурман-травой в государев рот вылила. Чтобы, как очнётся владыка наш, ничего не вспомнил и наверняка покорным сделался.

Дело-то за малым оставалось — царя с бурундуком обратно местами поменять.

Начала Морена зверушку, царя то есть, из плаща доставать, а тот вырвался — и в окно. Ну и пусть! Тело-то царское у Морены. Скажет она, что мужа удар хватил, из-за этого он речь утратил и странен сделался. Царём-бурундуком проще командовать, чем царём-человеком. Спрятала она пленника своего в сундуке, ночью вынесла из сокровищницы ковёр-самолёт, закатала в него спящего и обратно по воздуху отправила. В сундуке-то тело царское найдут, а в сокровищницу иной раз месяцами никто не заходит. Думала Морена, полежит государь в ковре день-другой и очнётся. А он лежит и лежит. И день, и два, и три. И просыпаться не собирается.

Народ волнуется: где царь? А Морена: на охоту уехал. Лучше ничего выдумать не смогла.

— Батюшка, — вклинился в рассказ Яромир, — ко мне прибежал. Бурундук у него обычный был, не волшебный, говорить по-человечьи не мог, потому и батюшка в бурундучьей личине только цыкал да свистел, но я и так понял, что дело неладно. Решил книге мудрой вопрос задать, пришёл к дубу, а тут Морена — Акусилая выманивает...

— Да она уж не первый раз ко мне наведывалась, — хмыкнул кот. — Книгу мудрости хотела к рукам прибрать. Но я-то сразу смекнул, что никакая она не царица, а про Морену и коварство её уж в книге прочитал...

— И ничего никому не сказал! — возмутился Яромир.

— А меня не спрашивали!

— Погодите! — вмешалась Миля. — Ты лучше расскажи, как она тебя в щуку превратила.

Просила Яромира, а ответил кот:

— Да не в щуку она его превратила, а в меня! Руку, понимаешь, с зеркалом в дупло сунула. Я в уголок забился, глаза зажмурил, думал, если отражение своё не увижу, то и чары меня не возьмут. Ага, как же! Стал вот этим вот чурбаком, — кот кивнул на царевича, — а он — мной, умным и красивым.

— Ну да, — хмыкнул Яромир. — То-то ты обратно в кота превращаться не хотел.

— И правильно не хотел. Ты разве государственный муж? Романтик ты и авантюрист! Я бы на твоём месте...

Тут бурундучок опять забранился, зашумел. Акусилай умолк и вроде бы даже сконфузился. Хотя насколько Миля успела его узнать, конфузиться и смущаться кот был не способен органически.

— Это Морена ему мысль подала, — объяснил царевич. — Он бы в человеческом обличье с ней в два счёта справился. А вместо этого меня ловить стал. Для неё.

— Да, оступился, признаю, — кот принял вид оскорблённой добродетели. — Может, хватит попрёков?

— Ты бы меня на воротник пустил, — усмехнулся Яромир, — если бы матушка не подоспела.

— Государыня-царица, — неприятным тоном уточнил кот, — и её щучье заклятье.

— Да, — оживилась Миля, — я всё спросить хотела, почему она щучьей силой не воспользовалась? Ведь это как раз тот особый случай, когда учёностью не поможешь!

— Я же тебе объяснял, — начал царевич. — Нельзя на человеческую природу влиять...

— Бла-бла-бла! — передразнил Акусилай. — Видишь, как у них, у добрых и хороших, всё сложно? Это нельзя, то запрещено. Запрет нарушишь, бякой станешь. И пусть муж твой бревном