Они с Ником совсем не собираются устраивать свадьбу. Они староваты для этого. Люди смеются, когда мы говорим, что познакомились с Верой и Ником в отпуске для одиноких.

— Вы смешно фантазируете, — говорят они нам.

Как будто это можно было выдумать.

Я встретила Ривку Файн, дайте вспомнить, давным-давно, в шестидесятых годах. Мы приехали на лето в кибуц в пустыне Негев. Я была первой из Россмора, кто отважился на такую авантюру — рискнуть поехать на Ближний Восток собирать апельсины и ощипывать кур. Я вспоминаю, как бедный каноник Кэссиди говорил, что, хотя это и прекрасно — побывать на Святой земле и ходить там, где ходил Господь, — я должна соблюдать осторожность и хранить свою веру там, где встречу многих людей других вероисповеданий.

Мы не сразу подружились с Ривкой — она показалась мне мрачноватой и даже угрюмой, в то время как я была рада всем и общалась со всеми. Они приехали из многих стран: Марокко, Румынии, Турции, Германии. Все учились говорить на иврите. Было всего несколько человек, говорящих по-английски, и нам с Ривкой пришлось учить остальных, что «тапусим» означает «апельсин», а «тода раба» — «благодарю». Я пыталась учить по десять слов в день, но на самом деле из-за жары и тяжелой работы на кухне и прочего это было слишком много, и я решила учить по шесть.

Нам с ней пришлось разделить на двоих домик, поэтому мы узнали друг о друге немного больше. Она была здесь, потому что ее родители в Нью-Йорке чувствовали себя виноватыми в том, что не эмигрировали в Израиль, и хотели иметь возможность говорить: «Наша дочь работает в пустыне как волонтер». Я оказалась здесь потому, что в Россморе учила латыни двух маленьких еврейских мальчиков, и их родители, мистер и миссис Джекобс, устроили мне поездку в Израиль в качестве благодарности. Это были каникулы, а этот кибуц они выбрали для меня потому, что здесь как-то летом была кузина миссис Джекобс, и ей понравилось.

И это действительно было здорово. Я влюбилась в Шимона, который был родом из Италии, и он влюбился в меня тоже, и мы собирались организовать наш собственный бизнес по выращиванию гладиолусов, когда он отбудет воинскую повинность.

Возможно, Ривка немного завидовала мне, потому что Шимон вечно кружил возле нашего домика. Мы не спали друг с другом, и ничего такого не было. Да, ничего такого не было. Побоялись, наверное. Во всяком случае, было так.

Ривка спросила меня, действительно ли я собираюсь заниматься выращиванием гладиолусов, и я ответила, что, конечно, надеюсь на это; все, что теперь нужно сделать, — это поехать домой в Россмор и как-то подготовить семью к восприятию этой идеи, что будет нелегко. Будет серьезное препятствие со стороны каноника Кэссиди из-за замужества с нехристианином. Потом нам придется уговаривать его семью, которая смотрит на вещи иначе; евреи верят, что линию судьбы определяет женское начало, и они не хотят лишнего беспокойства, принимая в семью девочку-нееврейку.

Потом Ривка влюбилась в Дова, друга Шимона, и нам всем стало гораздо веселее, мы могли гулять вчетвером. У Ривки не было долговременных планов на то, чтобы потом жить с Довом в Израиле. Она сказала, что должна вернуться в Нью-Йорк и там выйти замуж за дантиста. Это же так очевидно. Нет, она не может взять Дова с собой после отбывания им воинской повинности. Дов был из Алжира. Они там живут в бараках. Нет, для нее, Ривки, это не имеет значения. Но для мамы будет иметь очень большое значение.

Это было чудесное лето. Мы занимались сбором апельсинов и ощипыванием кур, повязав волосы платком. Мы ополаскивали волосы лимонным соком, мы все сильно похудели, потому что ненавидели маргарин, который там использовали, и питались апельсинами и жареным куриным мясом. Я часто думала: если бы меня сейчас видели те, кто остались в Россморе…

А потом быстро все закончилось, и пора было возвращаться домой, мне — к работе учительницей в Святой Ите в Россморе, а Ривке — в туристическом агентстве в Нью-Йорке. Мы очень подружились и не хотели расставаться. Никто, кроме нас, не мог оценить это лето и понять, как мы любили танцы вечером в пятницу и красные скалы в пустыне. Мы обе знали, что рассказы о Шимоне и Дове воспримутся нашими друзьями как дурацкие увлечения на каникулах, а на наших родителей подействуют как красная тряпка на быка.

Мы поклялись поддерживать связь друг с другом и выполнили это.

Я отправила слезливое письмо Ривке, когда услышала от Шимона, что он не видит будущего в выращивании гладиолусов. Или чего бы то ни было еще. А Ривка в гневе написала, что с ней связался брат Дова и сказал, что Дов не умеет читать по-английски и просит не докучать ему. Я рассказала Ривке о том, что моя мама предложила оплатить уроки игры в гольф в надежде на то, что я встречу юриста или банкира в каком-нибудь курортном гольф-клубе. Ривка объяснила, что ее мама на неделю берет ее в горы, которые служат чем-то вроде рынка женихов и невест. Она должна выглядеть наилучшим образом, надо спешить, или время будет потеряно.

Время было потеряно, но ничего не произошло.

Ривка должна была стать менеджером в офисе, но в плане замужества никаких изменений не было. Это было серьезным стрессом для семьи.

Для моей мамы тоже наступило время стресса. Во время нескольких разговоров на повышенных тонах она говорила: «В твоем возрасте, Морин, я была замужем и уже была беременна» и «Не думаешь ли ты, что после двадцати пяти ты будешь выглядеть лучше?» Я сказала, что лучше умру мечтая, чем предоставлю себя на выбор этим невежественным так называемым состоятельным мужчинам, которые любому общению с женщиной предпочтут выпивку и гольф. Папа сказал, что больше всего хочет покоя.

Возвращаясь к Ривке, нужно сказать, что, по ее словам, дела у них пошли более серьезно. Ее мать стала рекламировать ее перед кем-то в магазине одежды.

Я знала, что, если в этом году мне придется проводить летние каникулы дома, я просто свихнусь.

Моя мама будет отправлять меня к источнику Святой Анны в Боярышниковый лес молиться, чтобы святая послала мне мужа, и я, может быть, убью родную мать своими руками, и меня посадят в тюрьму, и не будет ни сейчас, ни потом покоя моему доброму папе. Поэтому я подала заявление о работе летом в детском лагере в Америке.

Сначала я собиралась провести неделю у Ривки в Нью-Йорке.

— Что это за имя — Ривка? — спросила мама.

— Это ее имя, — услышала я свой недовольный голос, словно мне было шесть лет.

— Но откуда оно взялось? Она была крещена как Ривка? — Моя мама была в таком настроении, что было бы очень утомительно объяснять, что Ривка, скорее всего, вообще не была крещена.

— Я точно не знаю, — сказала я мрачно.

Я не стала вслушиваться в мамины слова о том, что при всем моем образовании я на самом деле не знаю ничего. Мужчинам нравятся женщины внимательные, бодрые, живые, а не такие мечтательные и непостоянные, как я.