– Не начинай.

– Захочу – и начну, клянусь бурей, – прорычал Тефт. Потом подался вперед и негромко проговорил: – По крайней мере, пока ты не ответишь на мой вопрос по-настоящему. Ты связыватель потоков. Ты еще не Сияющий, но станешь им в свой черед. Ребята не зря тебя подталкивают. Почему бы тебе не прогуляться наверх, к этому Далинару, не втянуть немного буресвета и не заставить его признать в тебе светлоглазого?

Каладин посмотрел на бывших мостовиков – те устроили неразбериху, пытаясь надеть военную форму, – и на сердитого Ринда, который объяснял им, как застегивается китель.

– Все, что у меня когда-то было, – прошептал Каладин, – отняли светлоглазые. Мою семью, моего брата, моих друзей. Больше. Больше, чем ты можешь себе представить. Увидев, что у меня есть, они тотчас же это забирают. – Он поднял руку и разглядел несколько мерцающих струек, исходивших от кожи – с трудом, лишь потому, что знал, куда смотреть. – Они и это отнимут. Если узнают, на что я способен, то заберут это.

– И как же, клянусь дыханием Келека, они это сделают?

– Понятия не имею, Тефт, но, стоит подумать об этом, меня охватывает паника. Я не могу позволить им заполучить это, не могу допустить, чтобы тебя – или всех вас – у меня отняли. Мы будем молчать о том, что я умею. И больше ни о чем не спрашивай.

Тефт все еще ворчал, когда все остальные наконец-то привели себя в порядок. Однорукий Лопен – пустой рукав он завернул и сунул внутрь, чтобы не болтался, – продемонстрировал нашивку на плече.

– Что это?

– Эмблема Кобальтовой гвардии, – пояснил Каладин, – личных телохранителей Далинара Холина.

– Они мертвы, ганчо, – сказал Лопен. – Мы не они.

– Ага, – согласился Шрам. К ужасу Ринда, он достал нож и срезал эмблему. – Мы Четвертый мост.

– Четвертый мост был вашей тюрьмой! – запротестовал Каладин.

– Не имеет значения, – сказал Шрам. – Мы и есть Четвертый мост.

Остальные согласились и, срезав эмблемы, побросали их на пол.

Тефт кивнул и сделал то же самое.

– Мы будем защищать Черного Шипа, но не заменим тех, кто это делал раньше. Мы сами себе команда.

Каладин потер лоб – что ж, он сам этого добился, объединив их, превратив в сплоченный отряд.

– Я нарисую глифпару для эмблемы, – сказал он Ринду. – Придется вам заказать новые нашивки.

Грузный интендант вздохнул, собирая отвергнутые эмблемы.

– Похоже на то. Вон там лежит ваша форма, капитан. Темноглазый капитан! Кто мог подумать, что подобное возможно? Вы будете единственным в армии. Да и вообще единственным, насколько мне известно!

Он, похоже, не считал это оскорблением. У Каладина было мало опыта в общении со светлоглазыми нижних данов вроде Ринда, хотя в военных лагерях они встречались очень часто. В его родном городе жила только семья градоначальника – с даном выше среднего – и темноглазые. Лишь вступив в армию Амарама, он понял, что у светлоглазых существует множество рангов и многим из них приходится заниматься обычным трудом, зарабатывая каждый грош, как и простолюдинам.

Каладин подошел к последнему свертку на стойке. Его форма отличалась. Она включала синий жилет и двубортный синий мундир с белой подкладкой и серебряными пуговицами. Мундир следовало носить расстегнутым, невзирая на ряды пуговиц по обеим сторонам.

Он часто видел такую форму. На светлоглазых.

– Четвертый мост, – сказал юноша и, срезав эмблему Кобальтовой гвардии с плеча, бросил ее на стойку, где уже лежали остальные.

«Изучение эпохи, предшествовавшей Иерократии обескураживает трудностями. После воцарения Иерократии воринская церковь обрела почти абсолютную власть над восточным Рошаром. Выдумки, которые она поддержала – а позже увековечила как безусловную истину, – внедрились в общественное сознание. Что еще тревожнее, были написаны измененные копии древних текстов, посредством чего историю привели в соответствие с догмами Иерократии».

Шаллан в ночной сорочке сидела в каюте и читала книгу при свете кубка со сферами. В тесной комнате не было настоящего иллюминатора – лишь окошко в виде узкой прорези вдоль верхней части наружной стены. Единственным звуком, который доносился до нее, был плеск волн о корпус корабля. Этой ночью для «Услады ветра» не нашлось порта, чтобы в нем укрыться.

«Церковь в те времена относилась к Сияющим рыцарям с подозрением и все же полагалась на авторитет, дарованный воринизму Вестниками. Вследствие этого возникла дихотомия: с одной стороны, Отступничество – совершенное рыцарями предательство – осуждалось с чрезмерным усердием. С другой, древние рыцари – те, что сопровождали Вестников в темные дни, – превозносились.

Из-за этого весьма трудно изучать Сияющих и место под названием Шейдсмар. Что можно считать фактом? Какие хроники церковь переписала в ошибочном стремлении очистить прошлое от противоречий своим выдумкам, переделать его под собственные предпочтения? Лишь немногие из дошедших до нас документов того периода не прошли через воринские руки, будучи скопированы с изначальных пергаментов в современные манускрипты».

Шаллан отвела взгляд от книги. Этот том был из числа ранних работ, опубликованных Ясной в качестве полноправной ученой. Принцесса не вынуждала Шаллан читать его. Она даже растерялась, когда ученица попросила экземпляр, и была вынуждена долго искать нужный фолиант в одном из многочисленных сундуков с книгами, что держала в корабельном трюме.

Почему она действовала с такой неохотой, если в этом труде говорилось именно о тех вещах, которые изучала Шаллан? Разве Ясне не следовало первым делом дать ей это? Ведь…

Узор вернулся.

У Шаллан перехватило дыхание, когда она увидела его на стене каюты рядом с койкой, слева от себя. Она осторожно посмотрела на лист перед собой. Узор выглядел так же, как и раньше, когда появился на странице ее альбома.

С того момента она замечала его краем глаза: он проступал на шершавых деревянных планках, на спине матросской рубахи, на мерцающей поверхности воды. Каждый раз, стоило ей посмотреть прямо на него, узор исчезал. Ясна ничего не сказала по этому поводу, лишь отметила, что он, похоже, безобиден.