— Бывает, — философски пожала я плечами и предположила: — Несчастная любовь?

А что еще может быть у такой красотки, буквально обвешанной украшениями: ожерельями, серьгами, браслетами, заколками. И даже, мамочки, у русалочки был пирсинг в пупке. Если девочка не видела цели в жизни, то вовсе не по причине крайней бедности. Хотя кто их, созданий другой расы, поймет?

— Да! — Хлюп! Русалочка снова зашмыгала носом, подтверждая догадку.

Впрочем, ее внешность такое слезливое настроение ничуть не портило. Сухого в ванной ничего не было, а глазки у хвостатой не краснели от слез и нос не опухал. Может, из-за специфического способа двоякого дыхания через нос и жабры?

— Он отверг меня, променял на сухопутную человечку!.. — И русалочка выдала мне вариацию на тему столь же широко известной, сколь и печальной сказки датчанина. С той лишь разницей, что в человека моя гостья, не царского, но вполне знатного рода, превращаться отнюдь не собиралась. Напротив, хотела увлечь возлюбленного в глубины морские. Там, благодаря старинному волшебному амулету, тому самому, который украшал шейку амфибии, будущему супругу была бы дарована возможность жить и дышать под водой. Но не оценивший своего великого счастья морячок, хоть и испытывал к русалке глубокую благодарность и дружеское расположение — она таки спасла его в штормящем море, — от перемены места жительства наотрез отказался. Не воспринимал он подружку как женщину и землю любил куда больше моря. Амба!

Отвергнутая, разочарованная, утратившая смысл жизни (не дай бог втюриться в кого-нибудь настолько, чтоб небо с овчинку казалось!) девица, даром что с хвостом, решила поступить как многие Джульетты до нее. Утопиться, понятное дело, она не могла, выброситься на сушу с аналогичными суицидальными целями тоже. А вот заплыть в глубокую-преглубокую пещеру, из которой никто и никогда не возвращался, потому что там проживало чудовище, — показалось русалке самым перспективным делом. Романтик и готик в одном флаконе.

Словом, украсив себя как на свадьбу (вот почему на ней, как на елке, всего навешано оказалось), русалочка кинулась в омут головой. То есть поплыла в глубины неизведанные и зловещие. Плыла долго, все ждала, что на нее кто-нибудь нападет и она красиво истечет кровью, с именем неверного возлюбленного на устах. Не нападали. Зато пещеры становились все темнее и уже, а потом у нее начала кружиться голова, и во рту появился странный привкус цветков ралии. Желтые пузырьки из трещин в полу подсказали самую обыденную и банальную причину того, почему из глубин никто никогда не возвращался, да и чудовищ не водилось. Ядовитый газ!

Вот тут-то незадачливая самоубийца поняла, что почему-то жить хочет, пусть даже немножко несчастной из-за своего драгоценного моряка, и заканчивать кормом для криля не намерена. Рванула что было сил из пещерного лабиринта, да только голова к той поре дурная была от растворенного в воде газа. Пловчиха плохо соображала, что творит, с координацией серьезные проблемы начались. Нахлынула паника, русалочка неслась куда глаза глядят, потом потеряла сознание и каким-то образом вывалилась в коридоре моей квартиры.

— Все хорошо, что хорошо кончается, — резюмировала я, высыпая остатки морской соли в заново наполненную после буйства купальщицы ванну для восполнения водно-солевого баланса пережившего серьезный стресс организма. А то вдруг чешуйки линять начнут, так она мне канализацию враз засорит!

— Хорошо кончается? — недоверчиво уточнила девушка, пальчик прижался в растерянности к губкам.

— Как мне объяснили, одни двери закрываются, значит, в свой мир ты больше не вернешься, зато открываются другие. Когда уходил мой последний гость, — о том, что он же был и первым по счету, я благоразумно умолчала, — он был очень доволен открывающимися перспективами. Вполне возможно, что и ты уплывешь куда-нибудь в прекрасное далеко, где отыщется тот, который будет ценить и любить такую красавицу, как она того заслуживает.

— Но… а как ты откроешь дверь? — робко, с синими искорками вновь разгорающейся надежды на лучшее в глазах, спросила русалочка.

— Не знаю. Они, эти двери, сами открываются. Кажется, когда гость готов уходить. Так что полежи, отдохни в водичке, а там оно как-нибудь само решится. Только извини, никакой русалочьей еды у меня нет.

В самом деле, не считать же условно съедобной для амфибии случайно купленную банку с соленой морской капустой? Еще помрет от такого хавчика у меня прямо в ванной, и опять встанет ребром вопрос о том, куда девать труп. Нет, сейчас, конечно, мне папочка-братец Конрад помочь может. Но стоит ли добавлять лишних проблем ему? Он ведь вампир, а не людоед, съесть труп без остатка не сможет, только припрятать, что, не зная наших реалий, несколько затруднительно. Хм, куда-то не туда меня мыслительный процесс увлек. Я ведь вовсе не хочу гибели этой девушки, наивной даже по моим меркам, с колокольни жалкого четвертьвекового опыта.

— Я не голодна, — улыбнулась девушка, положа конец гастрономическим метаниям. И стеснительно добавила: — Перед тем как плыть в Пещеры Невозврата, я съела полную сеть деликатесных купимилий — самого любимого блюда.

Какая замечательная гостья! Пришла с визитом сытая, еще бы воды в коридоре с полморя не налила! Но идеала в мире не существует. И аксиома сия относится не только к принцам на белых конях.

— Уйти туда, куда хочу… Какое волшебное предложение, — произнесла русалочка мечтательно, пусть и с флером легкой печали. — Я хочу в мир, где нет людей, нет суши, кроме скал, на которых приятно погреть чешую и кожу в солнечную погоду. А в бескрайних и бездонных глубинах живут величественные и прекрасные создания…

Русалочка вдохновенно сочиняла, не замечая, как вокруг нее все сильнее и сильнее сам собой закручивается водоворот. Усилился запах соли и йода, потом послышались птичьи крики и дивная песня без слов, которую хотелось слушать вечно и слышать только ее. Перед глазами заплескались зеленые, бирюзовые, голубые волны, на песню лег неумолчный шум прибоя, бьющегося о скалы.

Где-то на периферии сознания я услыхала восторженный девичий возглас:

— Спасибо-о-о! Проща-а-ай!

И куда менее мелодичную, больше похожую на хриплое карканье старого ворона ругань. Потом что-то резко рвануло меня за талию. Плюх! Дивная, манящая, чудесная, самое волшебное, что я когда-либо слышала в жизни, песнь умолкла.

Я снова сидела на кафеле в ванной комнате, залитом соленой, если судить по каплям на губах, водой. Насквозь мокрая одежда и волосы липли к телу, ванна опустела. Русалка исчезла, вода тоже куда-то подевалась, только изрядная куча побрякушек, влажно поблескивающих на дне, доказывала, что хвостатая дева не пригрезилась мне в кошмарном сне. А еще… среди украшений мощно била хвостом здоровенная, метра на полтора, рыба. Толстая, похожая на цилиндр, тупоносая, серая и очень напоминающая белугу.

Голова чуть кружилась, как после пары бокалов крепленого вина. Но не могла же я захмелеть от воды?

— Очнулась? — заботливо, с едва уловимой насмешкой уточнил Конрад, накрывая меня сверху относительно сухим полотенцем, и покровительственно то ли промокнул, то ли взлохматил волосы. Мокрые прядки от такого безалаберного обращения встали дыбушком. Думаю, я напоминала угодившего под водопад воробья.