Нельзя принимать публичные заявления Гитлера за чистую монету. Однако рассуждения о тысячелетней дружбе были достаточно необычны. Трезвый расчет побудил немцев и поляков заключить пакт для начала сроком на десять лет. Такие сроки соответствовали тогдашним представлениям Гитлера о завершении фазы планомерного наращивания вооружений, что само по себе обеспечило бы ему окончательную свободу действий. Верно ли предположение, что обе стороны рассчитывали таким образом выиграть время? В этой связи историки часто цитируют секретную речь Гитлера, якобы произнесенную им 28 февраля 1934 г. (спустя месяц после заключения пакта с Пилсудским) в присутствии высокопоставленного руководства рейхсвера, СА и СС. В ней он, как утверждается в некоторых источниках, заявляет о том, что «новая армия должна быть подготовлена к ведению обороны через пять лет и к организации наступления через восемь». Германия должна самостоятельно занять «жизненное пространство», право на которое за ней не признали западные державы. «Именно поэтому может возникнуть необходимость в точечных решительных ударах на Западе, а затем на Востоке». Какой смысл здесь вложен в понятие «Восток»? И означают ли эти слова, что последовательность действий была установлена заранее? Отнюдь нет. В конце концов, диктатор руководствовался базовой стратегической моделью, которая со времен Шлифена составляла компонент оперативного мышления немецких военных. К ней мы обратимся позже. Было бы также неверно абсолютизировать мирные лозунги Гитлера и вполне понятную надежду рейхсканцлера на возможность увеличения объемов вооружений в ближайшие несколько лет. С риском иностранной интервенции в переходный период нельзя было не считаться. Уже по одной только этой причине рейхсверу надлежало пребывать в постоянной боевой готовности — пусть даже в обозримом периоде времени речь могла идти только об оборонительных действиях. По этой причине рейхсвер придавал большое значение использованию потенциала прошедших военную подготовку членов СА, рассчитывая привлечь их к участию в собственных планах. Вместе с тем следует принимать во внимание, что, придя в 1933 г. к власти, Гитлер рассчитывал на то, что однажды сложатся благоприятные обстоятельства, которые позволят ему напасть на СССР, и что это случится прежде, чем наступят 1940-е гг., когда Германия станет доминирующей державой на континенте и сумеет исключить вмешательство в ее дела западных держав.

Следует помнить о том, что во внешнеполитической программе Гитлера ключевая роль отводилась союзу с Великобританией. Как известно, Гитлер принципиально неверно оценивал политику Великобритании, однако сам он до 1940 г. был, очевидно, твердо убежден в том, что ему удастся найти с ней общий язык и в обмен на отказ от немецких колоний обрести «свободу действий на Востоке».

В середине 1930-х гг. правящие круги в Лондоне открыто реагировали на ревизионизм немцев и демонстрировали готовность к уступкам. Великобритании было известно о намерениях Германии в отношении СССР. Тогдашний начальник разведки Королевских ВВС, Фредерик Уинтерботем, рассказывает в своих воспоминаниях о том, как в 1934 г., приехав в Германию, он встречался с Гитлером, Розенбергом, Гессом, Кохом и ведущими военачальниками. Гитлер заявил, что уничтожит коммунизм, завоевав Россию. Вместе с тем фюрер жаловался на то, что его генералы по-прежнему имеют слишком большой вес. Больше других Гитлер, по словам начальника разведки Королевских ВВС, ценил генерал-майора Вальтера фон Рейхенау, который сообщил Уинтерботему подробности планов Германии в отношении России и разъяснил стратегию блицкрига. Рейхенау с 1930 г. являлся начальником штаба I военного округа в Восточной Пруссии и был наилучшим образом осведомлен о военных планах Германии.

Сведения Уинтерботема не являются ни весьма точными, ни достоверными. Конечно, небезынтересно узнать больше о роли подобных отчетов в системе британского правительственного аппарата. Размышляя о британской «политике умиротворения», западные историки указывают преимущественно на намерения англичан ограничить экспансионистские побуждения Гитлера. Советская/русская историография, напротив, говорит о наличии у британцев намерений канализировать эти побуждения, направив агрессию агрессора на Восток.

В отличие от французов, прилагавших усилия к интеграции СССР в систему коллективной европейской безопасности, британское правительство питало к советскому режиму крайнее недоверие, не в последнюю очередь в связи с традиционной конкуренцией Великобритании и России в Азии. В 1932 г. Польша, заключив, по настоянию Франции, пакт о ненападении с Москвой, разрядила обстановку на восточной границе и способствовала тем самым разрядке ситуации на западной границе СССР. Это, в свою очередь, привело к росту напряженности на Дальнем Востоке. Иоахим фон Риббентроп, личный эмиссар Гитлера, прибывший летом 1933 г. в Лондон, был благосклонно встречен англичанами. Гитлер предложил заключить целый ряд соглашений о ненападении и предоставлял требующиеся гарантии, рассчитывая обрести взамен маневренное пространство, необходимое для наращивания вооружений как предпосылки агрессии в адрес СССР.

Был ли лозунг Гитлера о возведении «оплота антикоммунизма» лишь пропагандистской уловкой, призванной скрыть намерения Гитлера по организации войны с Западом?

Действительно ли польско-германский союз позволял извлечь «максимальную выгоду» из ситуации, став отправной точкой агрессии против СССР? Тезис о том, что «у Польши присутствовал иммунитет к союзу с СССР» (Готфрид Шрамм), при ближайшем рассмотрении не является безоговорочно верным. Изучение истории внешней политики Польши 1930-х гг., набирающее в настоящее время обороты, вероятно, прольет некоторый свет на описываемую проблематику. Вернемся, однако, к Германии.

Резкий переход от просоветской внешней политики Веймарской республики к не менее резкому сближению с Польшей может быть глубже понят с учетом событий, происходивших на Дальнем Востоке. После инсценировки Мукденского инцидента (1931) Япония заняла изобилующую природными ресурсами Маньчжурию, в 1932 г. при посредстве японской администрации было образовано государство-сателлит Маньчжоу-Го. Его появление ознаменовало начало завоевательной политики Японии в отношении Китая. Действия японцев стали вызовом для СССР, который столкнулся с необходимостью защищать свои интересы на Дальнем Востоке. В Москве не забыли ни о поражении 1905 г., ни о вторжении японцев в Сибирь в 1918 г. Напряженность в отношениях двух стран давала повод для спекуляций о том, что в случае военного столкновения на территории Маньчжурии Красная армия потерпит поражение, а это, в свою очередь, приведет к распаду СССР и возобновлению гражданской войны.

Не только в Берлине, но и в Варшаве размышляли над тем, каким образом распад СССР может повлиять на ситуацию на собственной восточной границе. 12 апреля 1934 г. во время совещания с высокопоставленными военными Польши Пилсудский отметил, что угроза войны с СССР больше, нежели угроза конфликта с Германией. Маршал был убежден в том, что будущее Польши на востоке — в Литве, Белоруссии и Украине. Большинство штабных офицеров рассматривало Германию как потенциально опасного противника, однако это же обстоятельство могло быть использовано как аргумент в пользу необходимости поиска компромисса с Германией.