Общая диспозиция противоборствующих сторон в тот момент была такова. Основные обозы с ценностями, охраняемые «старой» гвардией, с 8 утра выползали из Дорогобужа. Маршал Ней, непрерывно теряющий людей и боевую технику, откатывался за Болдин монастырь (помните, он там ещё две пушки в колодец бросил?). Маршал взрывает ненужные повозки с боеприпасами и уже не подбирает отставших солдат, ему просто не до того. По пятам, буквально на расстоянии орудийного выстрела, за ним бодро скачут кавалеристы Милорадовича, боевой пыл которых сдерживают в основном не французские ружья, а тотальное отсутствие иных дорог для передвижения. Что примечательно, они тоже ночуют там же, где накануне ночевали наполеоновские войска, выбирая места для бивуаков по тем же самым причинам. Так и спят среди сотен окоченевших трупов. Не верите? Вот вам в доказательство письмо Вильсона, направленное им 7 ноября в Петербург, Александру I.

«Французская армии идёт на Смоленск, тяжёлая артиллерия, экипажи и прочие направляются к Духовщине. Та же печальная картина, которую я принялся было описывать во вчерашнем письме моём, продолжалась до здешнего города (Дорогобужа). Она сделалась даже поразительнее. Нельзя изобразить с точностью всей картины бедствия, один взгляд на 10 000 мёртвыхлошадей, отчастиобезображенныхиизувеченных, поражаетужасом. Неменее4000 человекумирающихимёртвыхпокрываютдорогуотВязьмыдосего города».

Здесь уважаемый английский резидент малость приврал, но, в общем и целом, его сообщение объективно отражало реальный ход событий. Надо сказать, 6 ноября — вообще день скверных известий для Наполеона, но он же и день принятия крайне важных для нас решений, поскольку именно одно из его распоряжений, отданное в тот день, вскоре привело к трагической утрате того самого обоза, который мы назвали «Третий золотой» и за превратностями судьбы которого мы все так внимательно следим.

Так что же за скверные новости заставили Наполеона внезапно совершить столь экстравагантный поступок? Терпение, о нём я расскажу чуть позже, а теперь об известиях. Первая новость заключалась в том, что в Париже был раскрыт направленный против него заговор, возглавляемый г-ном Мале. Вторая новость касалась отхода с позиций его свежих корпусов, прежде стоящих на Западной Двине. Ну и, конечно же, сообщение об оглушительных потерях в людях и лошадях, понесённых армией за последние два дня.

Как же реагирует император на данные сообщения? Ну ладно, Париж далеко, и там его надежды на сохранение порядка связаны только с местной полицией. Западная Двина уже ближе, и тут он действует более энергично, отправляет депешу маршалу Виктору (герцогу Беллунскому), с приказом вновь занять Полоцк. Но вот третий его приказ повергает меня просто в изумление. Он повелевает сплочённой до той минуть, армии разделиться! Вся прочие корпуса и отдельные части должны будут идти прямо на Смоленск, но корпусу вице-короля предписывается срочно повернуть направо и двигаться в направлении на Духовщину! Удивительное решение! Совершенно непонятный манёвр! Но явно он имел под собой какую-то тайную подоплёку!

Может быть, император надеялся, что его пасынок найдёт на этом направлении свежих лошадей, или как минимум больше фуража для оставшихся животных? А может быть, он надеялся на то, что казаки будут двигаться за ним и оставят пасынка в покое. Или он рассчитывал, что такой хитрый манёвр поможет «Третьему золотому» обозу быстрее достичь Орши или Витебска. Вопросов и ответов здесь может быть множество, но факт есть факт, и такой приказ Евгению Богарне был отдан.

И вот настало 7-е число. Ранним утром, не дав французам даже выпить утренний кофе, кавалерия Милорадовича набрасывается на войска маршала Нея, которые, затыкая своей массой переправу на реке Осьма, мешали тем добраться до вожделенного Дорогобужа. Они с такой живостью начали теснить противника у деревни Горки, что вызвали в рядах арьергарда форменную панику. Бросая всё, что можно бросить, дабы облегчить себе бегство, французы поспешили отойти на левый берег реки. А в это время корпус вице-короля, отягощённый тяжёлой артиллерией и громадным обозом, в том числе и «Третьим золотым», сворачивает с большой дороги на второстепенную трассу, и насколько хватает прыти, движется к деревне Бизюково и далее на деревню Засижье, которая значилась как конечный пункт для дневного перехода.

Вначале в походных порядках отступающих всё шло как обычно. Но то, что произошло далее, было до той поры явлением во французской армии неизвестным. Передаю слово очевидцам.

«Покидая Дорогобуж, генерал Бонами теряет несколько пушек и более сотни повозок. Истощённые лошади, то и дело скользящие по льду, не могут перебраться через овраги, пересекающие дорогу, и мы принуждены заклепать свои орудия и покинуть большую часть обоза».

Капитан Франсуа, Золингенский полк, бригады Бонами.

«7-го ноября, как раз напротив города Дорогобужа, мы на плотах переправились через Днепр. Дороги обледенели, и запряжённым лошадям приходилось очень трудно. Измученные животные не могли больше везти повозок, и часто несколько пар лошадей были не в силах везти только одну пушку на самую незначительную возвышенность. Мы хотели в тот день дойти до Засижья, но дорога была так плоха, что даже к утру следующего дня (8 ноября) наши экипажи не достигли ещё назначенного места. Масса лошадей (элементарно сдохли) и муниционных повозок (остались без тяги) были покинуты. В эту ночь солдаты без зазрения совести грабили фургоны и повозки. Вся земля кругом была покрыта чемоданами, платьем и бумагой. Масса вещей, вывезенных из Москвы и до сих пор припрятанных, появилась на свет Божий. Ночью около замка в Засижье повторилась сцены, виденные нами накануне. Несчастные лошади, которые, мучимые жаждой, били по земле копытами, стараясь пробить ледяную кору, чтобы под ней найти хоть немного воды.

Наш багаж был настолько велик, что, несмотря на грабёж, у нас его всё-таки осталось много».

Лабом, служил при штабе вице-короля.

Какие выводы мы можем сделать из этих небольших отрывков? Их несколько. Вывод первый — лошади и люди находятся на крайней степени истощения и малейшая более или менее серьёзная преграда может реально привести к самым нежелательным последствиям. Вывод второй — едва корпус освободился от недреманного ока своего императора, как тут же в войсках происходит серьёзный бунт, сопровождающийся повальным грабежом своих же сослуживцев и даже трофейных ценностей, по идее принадлежащих государству. Вывод третий — количество перевозимых трофеев всё ещё очень велико и масса их превышает возможности по транспортировке. Сделав такие выводы, понимаешь, что развязка близка. Ощущение неминуемой катастрофы буквально висит над всей этой шайкой грабителей, которые буквально в порыве безумия начинают грабить... сами себя.

Колонна двигалась довольно медленно, растянувшись на восемь (!) вёрст. Скорость движения сдерживалась ещё и тем, что по приказу маршала Бертье пехотные колонны были удалены с дороги и шли по бездорожью, справа и слева от трассы. Таким образом, они являлись живой (но еле бредущей) защитой для обозных повозок, прикрывая их от возможного нападения казаков. А граф Платов особо и не спешил. Получив донесение от разведчиков, он потянулся вслед за Богарне, с нетерпением ожидая того момента, когда противник вообще не сможет передвигаться. Он на 100% был уверен в том, что ещё день, от силы два, и отколовшийся корпус замрёт, даже не доходя до реки Вопь, и там, уткнувшись в разрушенные переправы, потеряет всякую способность к активному сопротивлению. Более мобильные войска русских (без обозов, лёгкие пушки поставлены на сани, вся конница подкована подковами с шипами) постоянно теребят еле ползущих французов, причём именно там, где удобно и безопасно для нападающих. Платов после успешного боевого дня с удобствами переночевал в доме священника в деревне Пушкино, а его казаки отъедались и отпивались в деревне Плоское, легко умчавшись аж на четыре версты в сторону от столбовой дороги.