— Та женщина про печать знает? — полюбопытствовала Мэри, прежде безмолвно слушавшая Уильяма.

— Миссис Страффорд? Конечно. Правда, она не оценила печать по достоинству. Шекспир ее вообще не интересует. Ей чужда наша… увлеченность.

— Но не ее мужу.

— Я не уверен, что он скрупулезно отбирал документы; не исключаю, что просто скупал все, что ему попадалось. Мне предстоит обшарить еще много сундуков и ящиков. Я счел своим долгом рассказать отцу о бумагах Страффорда, но в подробности входить не стал. Я же его знаю. Он может проговориться.

— Как я вам завидую!

— Чему, мисс Лэм?

Никто никогда не говорил ему ничего подобного.

— У вас есть в жизни цель. Благородная цель.

— Я бы не называл это столь высокими словами.

— По-моему, они здесь более чем уместны.

— Тогда могу ли я надеяться, что буду идти к… этой цели… вместе с вами?

— Как это?

— Я бы приносил вам свои находки. Они доставляют радость отцу, доставят радость и вам.

— Правда? Вы в самом деле готовы их мне показывать?

— Разумеется. И с большой охотою. А вы, естественно, можете рассказывать о них брату.

* * *

Они уже дошли до Кэттон-стрит, но расставаться не хотелось. И Мэри зашагала с ним обратно по Хай-Холборн. Уильям Айрленд вызывал у нее необычайный интерес — так, по крайней мере, она мысленно себе говорила, — но что именно пробудило этот интерес, и сама не могла бы объяснить. Чутье подсказывало ей, что Уильям рос без матери, но по каким признакам она это поняла, тоже было загадкой. Вероятно, его излишняя горячность наводила на мысль о потаенной неуверенности в себе. Позже, в разговоре с братом, она обмолвилась о его «жалостном взгляде»; Чарльз посмеялся над ее сентиментальностью, но Мэри была уверена, что выразилась точно.

— От жалости до любви один шаг, — заметил он.

— Не говори глупости, Чарльз! — Щеки у Мэри порозовели. — Он нуждается в защите.

— От чего?

— Трудно сказать. Такое впечатление, что между ним и окружающим миром идет борьба. Он считает себя обиженной стороной и от своего не отступится.

Расставшись с Мэри Лэм на углу Хай-Холборн и убедившись, что она растворилась в толпе, Уильям Айрленд направился в книжную лавку, где застал отца в полном одиночестве. Постукивая каблуками лаковых штиблет по дощатому полу, Сэмюэл Айрленд расхаживал по магазину взад и вперед.

— Мистер Малоун передал тебе привет. Он пошел к своему окулисту.

— Он доволен находкой?

— В восторге. В полном восторге. — Сэмюэл Айрленд дошел до стены и лишь затем повернулся к сыну: — Когда ты в следующий раз увидишься со своей покровительницей?

Отцу Уильям сообщил о своих находках куда меньше того, о чем успел поведать Мэри Лэм; сказал лишь, что в библиотеке одной пожилой дамы он случайно нашел купчую на особняк, а дама взамен разрешила ему брать себе некоторые вещи, представляющие для него интерес. Для нее же это были всего лишь «бумажки». Но она взяла с него клятву: ни при каких условиях не разглашать ее имени. Уильям прекрасно знал отца: Айрленд-старший, человек экспансивный и велеречивый, имел склонность к самым сумасбродным прожектам. Так, повинуясь внезапному порыву, он вовлек в историю с шекспировским документом Эдмонда Малоуна.

— Я пообещал зайти через несколько дней.

— Несколько дней?! Да ты понимаешь ли, что мы от нее получили?

— Печать.

— Это золотая жила. Самая настоящая. Ты представляешь, каких денег такие бумаги могут стоить на аукционе?

— Об этом я и не думал, отец.

— Как и твоя покровительница, надо полагать, иначе она никогда не отдала бы их в полное твое распоряжение. Не вернее ли называть ее твоей благодетельницей? — Если в голосе отца и проскользнула насмешливая нотка, Уильям предпочел ее не заметить. — Она, стало быть, выше подобных мелочей?

— Она мне их просто дарит. Я же вам говорил: я нашел купчую на дом, составленную на имя ее покойного мужа…

— Для тебя эти «мелочи» тоже не имеют материальной ценности? — спросил Сэмюэл Айрленд и вновь зашагал по магазину. Уильям видел, что отца переполняет странная энергия, необычная решимость, которой он и не скрывает. — Позволь спросить тебя, Уильям. Чувствуешь ли ты в себе силы стремиться к большему? Добиваться успеха в жизни?

Это уже был не вопрос, а прямой вызов.

— Полагаю, такие силы во мне есть. Смею надеяться…

— Тогда не упускай подвернувшейся тебе возможности. Не сомневаюсь, что там найдется еще немало других шекспировских бумаг. Официальный документ, да еще с печатью, — это не случайное совпадение. Ты должен их отыскать, Уильям. — Он отвернулся и стал поправлять стоявшие на полке книги. — Не обязательно ставить о них в известность твою покровительницу. Мы сможем продать их и без лишнего шума.

На спинке отцовского сюртука Уильям заметил седой волос, но удержался и стряхивать его не стал.

— Их нельзя продавать, отец.

— Нельзя? Почему?

— Я не хочу наживаться на ее великодушии.

Уильям видел, что отец попытался распрямить и без того прямую спину.

— А мое мнение… мои чувства… тут в расчет не принимаются?

— Само собой разумеется, я всегда готов выслушать ваши советы, отец, но это для меня — вопрос принципа.

— Молод ты еще рассуждать о принципах, — не поворачиваясь к сыну, отрезал Айрленд-старший. — Или ты полагаешь, что принципы обеспечат тебе лучшую жизнь?

— По крайней мере, не худшую.

— Уж не хочешь ли ты весь век тянуть лямку в лавке? — С этими словами отец повернулся, по-прежнему не глядя на сына, подошел к прилавку и ладонью смахнул с него пыль. — Неужели у тебя нет иных устремлений, кроме как стать торговцем? — Уильям хранил молчание, и отец продолжил: — Если бы у меня в начале моей взрослой жизни был такой же патрон, такой же благодетель, уж я бы этой возможности не упустил.

— Какой возможности?

— Подняться повыше.

— И как же?

— Открыв счет в банке. — Он глянул на сына. — Ты имеешь представление о том, что такое нищета? Я начинал без единого пенса в кармане. Каждый кусок хлеба доставался с боем. Учился я в бесплатной школе на Монмут-стрит. Впрочем, я тебе об этом рассказывал. — Уильям и впрямь уже слышал эту отцовскую историю. — Чтобы стать уличным лоточником, я выпрашивал деньги, брал в долг по паре шиллингов. Процветания я ждал долго, но все же дождался. Как ты сам знаешь.

— Знаю.

— Но сможешь ли ты повторить мой путь? Представляешь ли себе, с чего начать?