– Ну, может, кому-нибудь непонятно.

– Да перестань ты! Дебилов на медфак не берут.

– Не обязательно быть дебилом. Можно быть даже очень умным. Просто немножечко не от мира сего.

– Это да! Тут я с тобой согласна.

Выйдя из столовой – он немного придержал для нее дверь, – Аня наконец-то собралась с силами и сказала, стараясь произносить слова как можно небрежней:

– Саша, можно тебя кое о чем попросить?

– Попроси. – Он усмехнулся одними губами. Глаза его были при этом далеко-далеко.

– Можно мне в графе «Личные отношения» указать тебя?

– Нельзя, – ответил Ерофеев неожиданно твердо.

Аня поняла, что изначально ожидала именно такого ответа. Поэтому и боялась спросить. Она вдруг разозлилась – на него, на себя, на все.

– Сань, ну это же чистая формальность! Потом, мы же все равно с тобой спим! А с пробелом моя анкета выглядит подозрительно.

– Нельзя, – повторил Ерофеев уже мягче, как бы с некоторым сожалением. – У нас с тобою нет отношений.

– Ну и пошел ты на фиг! – вспыхнула Аня, чувствуя, как на глаза у нее наворачиваются злые слезы. Вырвала у него из рук свой рюкзак, пихнула туда злополучную химию, развернулась и убежала.

* * *

– Самарина, постой! Ты когда реферат сдашь?

– Когда напишу, тогда и сдам! Вы сами сказали: кто не успел, может и на той неделе.

– А можно без грубостей? Я же только спросил.

– А чего вы все время ко мне цепляетесь?

– Маш, разве я цепляюсь?

– А разве нет? Спрашиваете чаще других. Оценки снижаете ни за что. Соломиной вон, четыре, а мне три. А она, между прочим, чуть ли не слово в слово у меня списала.

– Я это заметил. – Максим усмехнулся. – Если честно, четверку я поставил Лере за старание. В ее состоянии списать пять страниц – мученический подвиг. И она на удивление хорошо знала материал. Я спрашивал ее устно. Она ни разу не сбилась.

«Еще бы! – подумала Машка. – Я Лерку два вечера натаскивала, пока она все не затвердила как попугай».

– Но от тебя, Маша, я ждал большего. Это не твой уровень, что случилось? Да и рефераты ты мне всегда сдавала не то что вовремя – раньше всех. Маша, я несколько разочарован тем, как у нас с тобой начинается этот учебный год. Я привык, что…

«Ну и отвыкай», – подумала Машка и перестала слушать.

Вместо этого она стала смотреть. Как морщится его лоб, как кривятся губы во внезапной усмешке, как Максим взмахивает руками, чтобы придать выразительности словам, как вздрагивают в конце каждой фразы его длинные, загнутые ресницы.

«Вот почему он не чувствует? Почему ничего не понимает? – думала Машка, чувствуя, что готова выскочить из собственной кожи, лишь бы до него наконец дошло, лишь бы он глазами своими наконец разглядел, почувствовал наконец, что там внутри у нее происходит. – Совсем-совсем ведь ничего не понимает! Почему?!»

Неожиданно прямо посреди фразы Максим вспыхнул и замолчал.

* * *

«И встанет солнце посреди ночи. И поднесет Он горн к губам, и вострубит новую зарю. И приидут на зов Его все люди земные и все твари диковинные!»

Машка ошеломленно оторвалась от книжки и ринулась перебирать вещи, отыскивая среди них заветный мешочек. Нашла, высыпала на ладонь фигурки. Близоруко щурясь, поднесла горниста к глазам.

Так вот Он, оказывается, какой! А по виду и не скажешь. Человек как человек, вполне земной и обыкновенный. Лицо, правда, уж больно суровое. К такому не посмеешь соваться с дурацкими просьбами, а разве что станешь молить о милосердии или снисхождении.

Смешные они, эти древние! Столько всего напридумывали, и сами же во все верили. Хотя преподаватель говорит, надо ко всему относиться как к аллегории. Мол, просто у древних не было еще для многого подходящих слов, и они поэтому про все говорили «Бог». Ну типа как со счетом в совсем уж первобытные времена: раз, два, три, четыре, пять, шесть, много. Теперь-то ведь у нас чисел сколько угодно.

* * *

Осторожно прикрыв за собою дверь, чтоб не хлопнула, Сергей на цыпочках крался мимо тахты со спящей Леркой к холодильнику. Конечно, лучше всего было бы упасть с порога на тахту и уснуть, но голод-то ведь не тетка. Хочется чего-то в брюхо себе перед сном закинуть, с обеда же ведь не жрамши.

Но как он ни старался, Лерка все-таки проснулась.

– Сережка! – Она сонно потянулась и откинула спутанные волосы с лица. Перевела взгляд на темное окно. – А почему так поздно?

– Да пацаны эти, из девятого, комбайн чуть не угробили! Козлы малолетние, что с них взять. Впервые за руль сели, а с них еще и план какой-то хотят. Представляешь, волокли в гору на себе, еле дотащили. В последнюю минуту, мы уж закрывать собирались. Чумазые все, страшные – как таким откажешь?

– Ну сказали бы, что завтра всё сделаете.

– Ты что, Лерка, какой завтра?! Мне ж завтра с утра на уроки, а у них там уборочная! Им за день простоя знаешь чего будет! Пришлось нам с Тимохою подзадержаться.

Тимохой звали начальника автомастерской, туповатого парня, не нашедшего, куда себя применить, и пока временно приставленного командовать малолетками.

– А тебе спать не надо? Сам же говоришь, с утра завтра на занятия. Тимохе что, он отоспится и к обеду будет как огурчик, а ты опять завтра на алгебре синус от косинуса не отличишь. А без тебя Тимоха б не справился?

Сергей, впившись зубами в гигантский, только что сооруженный им бутерброд с колбасой, сыром и солеными огурцами, отчаянно замотал головой.

– Ты что, Лерка? – произнес он, с трудом проглатывая кусок. – Куда Тимохе без меня? Тимохе без меня никак. Ты пойми, оно ж там не просто так. Там понимать надо, чувствовать, куда чего идет!

– А Тимоха не понимает? Тогда как же его над вами поставили?

– Ну как поставили… Надо ж было кого-то ставить. А Тимохе уже двадцать один. Либо так, либо уходить из школы. У него ж родителей нет, профессии нет. Он без школы совсем сопьется.

– Сопьется?..

Лерка разом вскочила с постели и с подозрением принюхалась.

– Сережка, ты что, пил?! Опять?!

– Я?! Откуда?! Клянусь тебе! Ну если только полстолечко! Тимоха мне плеснул, на полпальца. Лерк, да ты не понимаешь, что ли? Ведь у нас по-лу-чи-лось! Я гений, Лерка, понимаешь, гений! Чуха эта железная опять на ходу! А видела б ты, как они его уделали! Цепь была прямо ну вообще! И как только умудрились? Нарочно ж не выдумаешь! В страшном сне! И я сам, понимаешь, сам, этими вот руками! Я даже и не знал, что смогу! Меня ж никто этому не учил никогда! Этому ж вообще никого не учат! Тимоха на меня смотрел, как в телевизор.

Ну вот что с ним делать? По-хорошему, изругать его на чем свет стоит и послать подальше. Пусть на диванчике у двери спит. Чтоб не смел приходить домой в таком виде. Чтоб вообще зарекся пить, на вечные времена.