— Ллевеллин, не сходи с ума! — тихо пробурчала я, насторожено зыркая по сторонам — сейчас кто-нибудь из аборигенов на улицу выскочит (вон, как в окошки уставились!), а тут такая картина маслом! — Веди себя прилично!

Рыцарь вскинул на меня удивленный взгляд — похоже, здесь нормы приличия в корне отличались от общепринятых, и поза Ллевеллина не вызовет нe то что насмешек, даже удивления. Пришлось выкручиваться:

— Все в порядке, встань! — насквозь мокрый парень послушно поднялся, не обращая внимания на воду, хлюпающую в сапогах.

Господи, и никак я не привыкну к такому вот подчинению. Хотя, если размышлять логически, много ли у меня времени было привыкать? Я даже толком не могла сказать, сколько часов прошло с того момента, как я оказалась в Замке, — два-три или все сутки.

— Возвращаемся туда, откуда пришли, — вздохнула я. — Надо найти тебе сухую одежду, а то еще замерзнешь, заболеешь.

Ллевеллин позволил себе небольшую улыбку:

— Я не могу заболеть, миледи. Рыцарь либо здоров, либо мертв.

М-мда. Достанется ж кому-то такой вот удобный муж. Какая экономия на лекарствах!

Гелла! Ну, о чем ты вообще думаешь?! Человек сейчас замерзнет нафиг, а ты «экономия, экономия»! Сердца у тебя вообще, что ли, нет?!

Тем более, что вторая часть его фразы мне совершенно не понравилась!

— Но переодеться тебе все равно надо, — решила не успокаиваться я. — Ветер — холодно будет.

Если честно, сказать, что погода нынче была ветреной, мог только человек, проведший всю сознательную жизнь в консервной банке, но… В конце концов, не может же Ллевеллин ходить в таком виде?! Как минимум, это неприятно!

— Но отец, это глупо! — не успокаивалась девушка. — Я же говорю, она другая! В твоих действиях нет никакого смысла!

Мужчина упрямо поджал губы:

— Я знаю лучше, что делать, а потому поступим так, как я решил. Тем более, что слова одной девчонки не пересилят воли всей деревни!

— Зачем, миледи? — удивленно пожал плечами Рыцарь. — И так можно.

Ллевеллин зябко передернул плечами. Ну вот, я ж говорю, замерз, сейчас простудится, а мне его потом лечить! Ой стоп! Мне, лечить — это значит, он весь такой больной, в кровати лежать будет, а рядом я с градусником и грелкой, вытираю пот ему с лица… Какая прелесть! Гелла, о чем ты думаешь! Сердца у тебя нет, что ли?

От черных волос пошла волна бледного свечения. Всего мгновение — и одежда юноши была абсолютно суха.

Круто! Интересно, а гладить ее надо? Если нет. Это ж такой кайф! Ни стирки, ни глажки — живем! А можно, вообще, если домой вернусь, наладить сеть прачечных. Только и нужен один-единственный Ллевеллин.

М-да, Геллочка, меркантильная ты. Причем, настолько, что это уже и не лечится. Если подобное вообще лечат.

Не знаю, сколько бы я стояла, размышляя о методах, способностях и возможностях Ллевеллина, но в этот момент в конце абсолютно пустынной улицы показался уже знакомый мужичок, тот самый, что на ужин приглашал. Он некоторое время оглядывался по сторонам, словно выискивая кого-то, а потом резво поскакал (в переносном смысле, конечно) к нам с Ллевеллином.

— Миледи, — выдохнул, мужчина, сгибаясь в угодливом поклоне (и как у него спина не заболит?), — я так счастлив, что нашел вас! — угу, давно не виделись. Но на лице я сохранила маску спокойствия и легкой заинтересованности. — Все уже готово к ужину, следуйте за мной!

К ужину? А не рановато ли? Часа четыре дня, не больше. Хотя, кто их здесь в этом Средневековье знает. Я читала, заутреня часа в три ночи обычно служится (интересно, здесь христианство есть?), так что, может, и ужин в четыре часа начинается.

Я оглянулась на Ллевеллина. На мгновение мне показалось, что по лицу Ллвеллина проскользнуло какое-то непонятное чувство. То ли злоба, то ли тоска, то ли усталость. А впрочем, непонятно. И вообще, кто этих мужчин поймет? У них все не как у людей. Черное — белое, да — нет. А на оттенки серого и вариации типа «может быть», места не остается. Мозги, наверное, неправильно устроены.

Ладно, забудем. Ужинать так ужинать. Хотя, если честно, есть я совершенно не хочу. Буду, значит, как тот хохол из анекдота: «А шо не зъим, то пиднадкусую».

Мрачное лицо Ллевеллина только придавало оптимизма.

Похоже, аборигены решили меня не кормить, а откормить. На убой.

Это я поняла после того, как мужчина, присутствовавший при моем пробуждении (Спящая Красавица, блин, нашлась!), вывел нас на какую-то площадь (искать ее среди однотипных домов-улиц пришлось долго), посреди которой был накрыт стол. Застеленный несколькими скатертями — из-под белой выглядывала красная, под ней виднелся краешек зеленой, а еще ниже высовывалась синяя кромка, — заставленный тарелками и украшенными чеканкой кувшинами.

Я осторожненько оглянулась по сторонам и тихо поинтересовалась:

— А где все?

— Простите, миледи? — вскинул на меня удивленный взгляд мужчина.

— Что я, одна ужинать буду?

Даже Ллевеллин в Замке меня никуда не посылал, вместе со мной завтракал, а тут я сама буду, что ли? И вообще, там же, в кувшинах этих, явно спиртные напитки имеются. Я как алконавт какой-то, одна квасить должна?!

— Вам нужны сотрапезники? — удивился хлебосольный хозяин.

Ну, надо же какой догадливый! Нет, одна я здесь давиться буду!

— Нужны.

Мужчина задумчиво почесал затылок, а потом вдруг гаркнул:

— Хайна!

Ой, ну и зачем так орать?

Я недовольно скривилась, потирая ухо, контуженное воплем деревенского старосты (так я про себя решила называть этого). Увы и ах, но мои ужимки заметил только Ллевеллин, на лице которого на мгновение проскользнуло что-то похожее на усмешку (пропало это что-то так же быстро как и появилось, так что я даже не поняла, было ли на самом деле, или мне показалось) — второе присутствующее лицо смотрело куда-то в сторону, а потому на бедную-несчастную меня никакого внимания не обращало.

Словно в ответ на эти выкрики, где-то в дальнем конце площади оглушительно стукнула дверь, потом застучали каблучки, и на площади выскочила запыхавшаяся девушка. Та самая, что вешалась на Ллевеллина.

Это что, ее Хайночкой кличут? Дал же бог фамилию. В смысле, вот поиздевались родители над ребенком. Впрочем, мне с моей «Геллой» грех смеяться.

— Звал, папа? — поинтересовалась она, уверенно не обращая на меня с Ллевеллином никакого внимания.

Поражаюсь я этой девочке. Нет, честно, поражаюсь. То вешается на Рыцаря, словно он — последний мужчина на Земле, то вообще игнорирует. Сама непосредственность!