Фрейя вдруг пожалела, что ушла из «Тиндера» вместо того, чтобы ответить на любезность любезностью и вежливо объяснить, что он ей не интересен. Теперь уже поздно.

Введя идентификационный номер, она обнаружила имя Трёстюра и дату, указывающую, когда его дело было впервые зарегистрировано в системе. Дата соответствовала информации из аккаунта директора школы – декабрь 2005 года. Мальчик только поступил в школу. Но уже вторая запись поставила ее в тупик. В первый момент Фрейя даже подумала, что это ошибка. Дата здесь стояла другая – 2001-й, и речь шла не о Трёстюре Агнесарсоне, а о Трёстюре Йоунссоне. Она сравнила идентификационные номера – те полностью совпадали. В какой-то момент между 2001 и 2005 годом мальчик перестал пользоваться патронимом и взял себе вместо него матроним[7].

Итак, директор был прав: в поле зрения системы Трёстюр попал в начале января 2001 года, когда ему было восемь лет. Интересно, Сольвейг занималась его делом оба раза или только во втором случае? Подгоняемая волнением, Фрейя открыла список документов, связанных с идентификационным номером Трёстюра. И вытянула пустышку. Вот же досада… Похоже, теперь права была уже Сольвейг: старые отчеты, даже оцифрованные, кажется, пропали.

Фрейя нетерпеливо постучала пальцем по мышке. Как их найти? В голове все настойчивее звучала несправедливая и ничем не подкрепленная мысль. Что, если после их разговора Сольвейг вошла в систему и уничтожила документы? А потом сделала то же самое со своим отчетом?

Нет, невозможно. Конечно, нет…

Фрейя надела наушники и набрала номер айтишника в Комитете защиты детей.

В ожидании ответа она рассматривала его фотографию на веб-сайте. Фото помещалось для того, чтобы сотрудники агентства узнавали друг друга, даже работая в различных местах по всей стране. Авторы инициативы рассчитывали, что если люди будут помнить, с кем разговаривают, то и тон общения будет другой, более вежливый и уважительный. Как будто кто-то еще сомневается, что имеет дело с реальным человеком.

Айтишник возник на экране в образе студийного портрета. Если он есть на «Тиндере», подумала Фрейя, то пусть в его профиле будет другое фото.

– Вы уже очистили рабочий стол? – сразу перешел он к делу.

– Да, – соврала Фрейя после секундного колебания. – В нашей системе хранятся архивные материалы; вопрос такой: может ли кто-то уничтожить их удаленно?

– Да, это возможно. Но кто такое сделает? – Ее собеседник помолчал. – Вы удалили что-то случайно?

– Нет, конечно, нет. Просто я искала кое-какие документы, которые должны там быть, но, похоже, исчезли.

– Вы уверены, что они там были?

– Да. Должны были быть. В системе есть идентификационный номер клиента и два связанных с ним дела, но файлов нет. Ни одного. Разве не странно?

– Да, пожалуй… Если только они были.

– Я практически уверена, что были. – Фрейя помолчала, потом добавила: – Не могли бы вы проверить? Посмотреть, были ли они, скажем, вчера?

– Вчера?

– Да, вчера. Или на прошлой неделе. Или, раз уж на то пошло, в прошлом году. Решите сами. Но лучше всего вчера. – Она продиктовала идентификационный номер Трёстюра.

– О’кей. Я посмотрю. Подождите секунду.

Фрейя даже удивилась, что ей удалось так легко убедить его помочь ей.

– Спасибо. За мной должок.

– Оставьте себе. Мне платят как раз за то, чтобы разбираться с глупыми запросами.

На приманку Фрейя не клюнула. А в отместку пробежала взглядом по значкам на рабочем столе, довольная тем, что ничего не тронула. Иногда даже мелкие победы, вроде этой, поднимают настроение.

– Нет. Вчера ничего не было. Если хотите, загляну дальше…

– Нет, всё в порядке. Спасибо.

Итак, насчет Сольвейг она ошиблась. Но факт оставался фактом: было во всем этом что-то подозрительное. Что-то неправильное.

На подоконниках в гостиной выстроились дешевые пластиковые горшочки для цветов. С надеждой как-то перехитрить семена и убедить их, что уже пришла весна, Айса давно рассталась. А когда все же заглядывала проверить, все выглядело так, как она и ожидала: никаких перемен, ничего, кроме голой бурой земли.

Наверное, оно даже и к лучшему. Если б семена дали всходы, а те выросли из горшочков, что бы она с ними делала? Зима не выказывала признаков слабости, а значит, и высадить их на открытом грунте было невозможно. В садоводстве Айса не разбиралась, а попробовать решилась, услышав разговор двух женщин, работавших вместе с ней в муниципалитете и рассуждавших о том, сколько они сэкономили, выращивая летние цветы из семян. Заразившись их энтузиазмом, Айса приступила к делу вскоре после Нового года. Отчасти причиной поспешности была усталость от суровой зимы – мысль о фиалках и бархатцах бодрила. Прошлым летом Айса так и не смогла порадовать себя цветочками на своем крошечном участке. Но теперь все выглядело так, что она выбросила деньги на ветер.

Айса постучала в большое окно, потом приоткрыла то, что поменьше, и окликнула игравших во дворе детей.

– Пора домой. Ужин готов.

Упакованные в куртки, шапки и шарфы, они обернулись и посмотрели на нее. Щеки у обоих горели на морозе. Между ними высился снежный холмик – предположительно, снеговик, слепить которого они собирались.

– Поторопитесь, а то все остынет, – добавила Айса в расчете на соседей, которые могли ее услышать. Ничего горячего, что могло бы остыть, у нее не было, если не считать горячим блюдом тосты. Да и какой смысл готовить что-то более трудоемкое, если дети все равно не оценят? К тому же горячее они получали ежедневно на обеде в саду. Так что на ужин им обычно доставались хлеб, скир[8] и холодная ливерная колбаса. Ребят этот вариант устраивал, а раз так, то зачем что-то менять? Хватит того, что она подчинялась другими правилам, когда жила с Торвальдюром, выражавшим мнение – неизменно уничижительное – обо всем, что делали дети или она. Как он, должно быть, счастлив теперь, одинокий и свободный…

Карлотта и Дади неохотно потянулись через небольшую заснеженную лужайку. Шли они свесив руки, будто обледеневшие варежки тянули их вниз. Входная дверь открывалась прямо в гостиную. Именно наличие участка и толкнуло Айсу на рискованный шаг – купить квартиру, которая была ей не по средствам. Похвастать зарплатой она не могла, а став матерью-одиночкой, не могла и взять подработку. Было бы, конечно, практичнее – и по финансовым причинам, и ради душевного спокойствия (не пришлось бы жить в постоянном страхе, что какому-нибудь преступнику достаточно разбить окно, чтобы попасть в дом) – купить квартиру на втором или третьем этаже. Ей всегда нравился свежий воздух, но после переезда она уже не могла спать с открытым окном. Стоило только закрыть глаза, как ей виделась тянущаяся к фиксатору рука. Очарованная садиком, она почему-то не предусмотрела такие сложности и думала только о том, как Карлотта и Дади будут играть на лужайке под ее присмотром.