Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 16
Они уже лежали в постели и почти засыпали.
– Почему ты спросила, изменюсь ли я когда-нибудь? Я такой, какой есть.
Мартина ответила не сразу.
– Все развиваются, никто не стоит на месте.
Фредрик вздохнул.
– Тебе никто никогда не говорил, что ты слишком много болтаешь?
Он приподнял брови.
– Э-э… Так я же все время задаю вопросы другим, так сказать, для равновесия.
Он повернул голову в ее сторону. Его жена смотрела в потолок.
– Или – что ты имеешь в виду?
– Вот тебе пример с пылу с жару. Ты сперва говоришь, а только потом думаешь.
– Я задавал Элин всякие вопросы, чтобы она почувствовала интерес к себе.
– И что ты теперь о ней знаешь? – спросила Мартина.
Он вздохнул, ему хотелось спать. Немного перебрал красного, голова побаливала. Надо было заранее принять таблетку ипрена в профилактических целях.
– Они с Петером познакомились на работе.
– Каким образом?
Фредрик задумался. А каким?
– На конференции?
Мартина закрыла глаза.
– То есть ты не знаешь?
– Знаю, что Элин изучала общественные науки, но работает учительницей.
– Учительницей чего?
Он сложил руки на груди. Вечер грозил закончиться не самым приятным образом.
– Ну хорошо, я, возможно, не помню дословно, что она говорила. Самое важное – проявить интерес, а не вызубрить наизусть каждую деталь ее скучной жизни. Кому, черт возьми, не наплевать, кто она там – училка по математике или литературе?
Мартина понизила голос. Это означало, что сейчас ее стоит слушать особо внимательно. Это знали все: Фредрик, их дети, воспитатели в детском саду и даже их почтальон.
– Ты думаешь, что показываешь людям свое расположение и живой интерес, но на самом деле все время говоришь о себе.
– Я…
«Я – что?» – подумал Фредрик. Каков правильный ответ на этот вопрос? Если хозяин не будет поддерживать беседу, что же это будет за ужин?
– Каждый раз, когда Хенрик что-то говорил, ты встревал с собственной историей, только покрасочнее. Едва Арне рассказывал анекдот, ты тут же вставлял свой. А когда Лена поведала о своей учебе, ты воспользовался случаем, чтобы упомянуть о собственных годах в университете. Когда Петер заговорил о том, чтобы поменять машину, ты тут же собрался менять машину вслед за ним. Когда Керстин завела речь о книге, которую прочла, ты, конечно же, прочел другую – гораздо лучше.
Чего она от него хочет? Чтобы он сидел в углу и молчал, как гребаная мумия?
– Ты всех развлекаешь, но когда один человек занимает своими разговорами семьдесят процентов времени, это уже чересчур.
– А вот ты могла бы иногда вести себя более спонтанно, – проворчал Фредрик. – Ты всегда застегнута на все пуговицы. Попробуй иногда следовать своим инстинктам. Я просто пытался быть любезным и веселым. Люди, знаешь ли, любят расслабляться. А что насчет тебя?
Мартина посмотрела на него с таким выражением лица, которое он затруднялся истолковать. Он частенько его видел, и обычно это было знаком, что разговор окончен.
– Буду работать над собой, дорогой. Может, поделишься опытом? – и жена повернулась к нему спиной. Ну точно.
Семьдесят процентов? Пятьдесят, не более.
Отвернувшись в другую сторону, Фредрик натянул на себя одеяло. Неужели он и правда болтает слишком много? Но людям, похоже, нравится быть в его обществе. В жизни никто не говорил ему, что он слишком много треплет языком. Ну вот, теперь он не в состоянии заснуть…
По дыханию Мартины Фредрик услышал, что и она не спит. Проговорил в воздух:
– У меня никогда не возникало повода изменить себя.
И сам заметил, с каким детским упрямством прозвучали его слова.
Кровать покачнулась, когда Мартина склонилась над мужем и поцеловала его в щеку.
– Как знать, может быть, повод и появится, – сказала она и положила конец дискуссии, добавив: – Кстати, жену Петера зовут не Элин, а Эллен. И у тебя был миллион шансов это заметить.
Глава 17
Впервые она по-настоящему испугалась, когда отец сказал плохое слово. До этого момента она никогда не слышала от него ругательств. На мгновение ей показалось, что сейчас он устроит ей порку.
Строго говоря, глупо было так думать. Отец ей ни разу даже оплеухи не залепил. Всегда держался так спокойно, что многим становилось неуютно в его обществе. Она много раз это замечала. Взрослые болтали и шутили, но, заметив, что он никак не реагирует, все больше замолкали и посматривали неуверенно.
И вот теперь она довела его до того, что он выругался. На лбу выступил пот, руки отказывались повиноваться. Она стояла в прихожей. Ее белые кеды стали грязными, потому что она полдня лазила по деревьям. На блузке сбоку появилась длинная прореха. Но не это вывело отца из себя.
Папа говорил ей, что нельзя терять бумажник. Несколько месяцев назад она обронила его, и ей вернули пропажу. Потом она потеряла его снова пару недель назад, но на этот раз он к ней так и не вернулся. Она рассказала отцу все как есть. Он учил ее говорить правду, какой бы тяжелой она ни была. Маленькие девочки не должны лгать. Тогда отец тяжело вздохнул и сказал, что ничего страшного. Но она должна понять: бумажник – очень важная вещь, в нем хранятся личные данные человека. Она не знала точно, что такое личные данные, но он рассказал, что в бумажнике лежат фотографии, записки, сообщения. Воспоминания вроде билетов в кино, важные чеки и квитанции. И карточки, которыми человек расплачивается и которыми могут воспользоваться другие, если им представится такой шанс. Помимо денег, само собой, – она, конечно, лишилась и денег тоже, но речь шла не о них.
Папиных аргументов она по большей части не понимала. Ей было всего десять, у нее не было кредитных карточек или важных квитанций. Был билетик из музея. Она сохранила его, потому что ей понравился цвет бумаги.
Но отец сказал, что потерять свой бумажник – большой прокол. Это показывает, что ты – безответственный человек.
Он купил ей новый и отдал его с улыбкой. Бумажник был очень красивый, темно-красный и вкусно пах. Не детский кошелечек с дурацкими картинками и липучкой на отделении для мелочи – для малышей, которые не умеют застегивать молнию. Настоящий, взрослый. Туда можно будет потом положить кредитную карточку, на которую она купит много-много мороженого. Когда она открыла подарок отца, то обнаружила, что там лежат деньги. Немного – она редко получала деньги