У нее было несколько слуг, пышущих силой и здоровьем. Ожидающий в гостиной Фелтерин заподозрил, что они, кроме того, выполняют роль телохранителей. В комнате было множество полок, на которых громоздились манускрипты — прекрасные тома, обтянутые кожей превосходного качества. Читая названия, Фелтерин понял, почему Миртис отослала его именно к Сашане.

В основном это были пьесы, а остальное — волшебные сказки и сборники рассказов и повествований о дальних землях. Некоторые из них даже он не читал!

Леди Сашана вошла в комнату грациозной, но уверенной поступью. Гордо очерченный подбородок свидетельствовал об уверенности в себе, а зеленые глаза светились умом и сообразительностью. У нее были каштановые волосы, не слишком длинные, но слегка завитые на кончиках, что придавало ее облику впечатление тщательно рассчитанной изысканности. Одета она была в темно-зеленое атласное платье и розовую шифоновую накидку, которая выгодно подчеркивала ее красоту, особенно в окружении мебели красного дерева, кожаной обивки и драпировок розового бархата.

— Меня заинтересовало письмо Миртис, — произнесла она, усаживаясь в одно из кресел и жестом приглашая Фелтерина присесть в соседнее.

У Сашаны был густой, богатый оттенками голос. Трагик уже не сомневался, что она как нельзя лучше подходит для данной роли, если только ему удастся ее уговорить.

— Я очень рад, — ответил он, — поскольку вижу, что похвалы Миртис не смогли передать и половины ваших достоинств. Буду краток. Я заметил в вашей библиотеке «Венчание горничной» и сделал вывод, что вам знаком такой персонаж, как Серафина.

Именно эту роль я хотел бы предложить вам сыграть, если вы, конечно, не против того, чтобы появиться перед публикой на сцене театра.

Леди Сашана рассмеялась звонким, заразительным смехом, похожим на трель лесной птички.

— Господин Фелтерин, вы не представляете себе, какой скандал поднялся бы в Рэнке, если бы женщина моего положения и моего воспитания вышла на сцену! О, меня перестали бы принимать во всех приличных домах и не подпустили бы ко двору на расстояние выстрела! Но мы не в Рэнке, господин Фелтерин, мы в Санктуарии. И все, что грозит мне здесь, это опасность прожить скучную и замкнутую жизнь, какую вела моя мама до самой своей безвременной кончины.

Она остановилась и всплеснула руками с силой и точностью гончара, который мнет кусок глины на новый горшок.

— Конечно, я согласна, если вы обещаете научить меня всему, что мне необходимо знать!

Она подошла к полкам, и Фелтерин не без удовольствия отметил, что ее походка и телодвижения начали изменяться, приспосабливаясь к новой роли. Ей нужно немного порепетировать, подумал он, когда она сняла с полки голубой том. Сашана повернулась, прижимая обеими руками к груди книгу, словно бесценное сокровище.

— Как я люблю этот город! — воскликнула она. Ее глаза горели восторгом.

* * *

На следующее утро критические статьи появились на стенах Санктуария снова, вот только клей был другой, получше.

Та дрянь, которую Фелтерин никак не мог отмыть с рук, не шла ни в какое сравнение с новым клеем. Лемпчин вернулся в театр в слезах. Его лицо, руки и одежда были облеплены клочками бумаги, на которых можно было Прочесть оскорбительные фразы.

Менее чем за час несчастный юноша превратился в ходячую доску объявлений. Клей смыть было невозможно.

— Да-а, — заметил Раунснуф за завтраком, пережевывая кусок дичи, — ничто так не липнет к актеру, как критика!

— Раунснуф, в этом нет ничего смешного! — упрекнула его Глиссельранд, переодевшаяся в свой самый нарядный костюм — ей предстояло собирать пожертвования. — Бедный мальчик напуган, разве ты не видишь?

— Было бы куда хуже, если бы клеем намазали его ночной горшок, — изрек Раунснуф. — А поскольку он не потрудился опорожнить горшки сегодня утром, ему пришлось бы несладко!

Лемпчин взвыл еще громче и бросился к Глиссельранд за утешением. Но Глиссельранд ловко увернулась, парень налетел на Раунснуфа и намертво прилип к толстенькому веселому комику.

Получилось нечто вроде большой круглой чаши.

— Хватит! — прикрикнул Фелтерин. Эта суматоха окончательно отвлекла его от завтрака и бумаг. — Лемпчин, прекрати свой кошачий концерт! А тебе, Раунснуф, поделом: нечего было дразнить парня! Теперь так и будешь ходить с ним в обнимку, по крайней мере, до тех пор, пока я не выберу время отвести вас на Кожевенную улицу. Клей, конечно, мерзкий, но вряд ли он клеит намертво. Наверняка его готовил мастер Чолландер, думаю, у него должен найтись нужный растворитель. Конечно, на это потребуется время, но это не продлится долго, скоро вы оба окажетесь на свободе и сможете вновь причинять мне головную боль.

Кстати, авось Чолландер даст нам достаточно растворителя, чтобы смыть со стен эти проклятые листки!

— Ну, слава богам! — Глиссельранд вздохнула с облегчением — по крайней мере, ей самой не придется никого вести на Кожевенную улицу. — Если с этим улажено, я, пожалуй, побегу. Пока, моя радость! Не беспокойся за меня. Если я задержусь, ложись спать без меня.

Она чмокнула Фелтерина в щеку.

— Слишком-то уж не задерживайся, любовь моя, — сказал актер, возвращая ей поцелуй. — Отдых тебе нужен не меньше моего — особенно перед этим ужасным прыжком в третьем акте.

И смотри, избегай улиц, которые выглядят опаснее прочих.

Помни, что из всех жителей Санктуария пожертвовать деньги могут только те, кто действительно богат.

— Знаю, знаю, мой дорогой, — усмехнулась Глиссельранд. — Но осталось еще много богатых и знатных людей, у которых я пока не побывала. И я намерена исправить эту оплошность. Ну, пока. Береги себя.

И удалилась через кухонную дверь.

Глиссельранд никогда не выходила из комнаты просто так.

Она именно удалялась.

* * *

Если бы Лемпчин прилип к кому-то другому, путешествие по улицам Санктуария было бы ужасным испытанием для парня. Но Раунснуф был великий комик. Он сумел превратить этот унылый поход в развлечение. Люди смеялись и показывали на них пальцем, но Раунснуф не оставался в долгу.

— А вы-то что смеетесь, госпожа? Посмотрите на то, как она липнет к тому мужику!

— Вы думаете, мне плохо? Ха! Видели бы вы меня вчера вечером, пока я еще не протрезвел!

— Я сказал портному, что в этом платье хватит места на двоих, и он посадил сюда кого-то еще!

— Это совсем не то, что вы подумали! На самом деле я брат-близнец Инаса Йорла! Точнее, мы оба.

Таким манером они окунулись в миазмы Кожевенной улицы, миновали дубильню Зандуласа и подошли к лавке клеевара Чолландера. Долговязый парнишка с копной золотистых волос попросил их подождать, и минутой позже сам клеевар вынырнул из задней части лавки, стирая с рук кровь.