Порождение червя-гарегга провалилось в Костин желудок. Леннар разжал захват и легонько оттолкнул землянина. Гамов, почувствовав себя на свободе, немедленно сунул два пальца в рот с целью тотчас очистить желудок от его страшного содержимого. Не тут-то было! Сколько ни раздражал Константин основание языка, провоцируя рвотные позывы, организм упорно не желал исполнить то, что от него ожидал его хозяин. Возможно, сыграла какую-то роль эта отвратительная слизь, которая, как казалось, напротив, должна была служить прекрасным катализатором нужного Косте физиологического процесса… Леннар наблюдал за действиями землянина без всякого выражения, в его глазах стояли усталость и отрешенность, плохо вяжущиеся с недавней его бурной активностью и заряженностью на действие.

Гамов ворочался на ковре и бормотал, стискивая зубы и чувствуя во рту отвратительный гнилой привкус:

— Зачем?.. Зачем это было нужно?.. Какое ты имеешь… право впихивать в меня эту вашу мерзость?..

Конечно, ему не ответили. Впрочем, Леннар поднял голову, когда Константин встал на ноги и нервно зашагал вокруг горы трупов, к которой присовокупился еще один, не человеческий — труп червя-гарегга с отрубленной головой. Сказать по чести, разобраться в разворачивающемся вокруг него безумии не представлялось возможным. Мотивы, заставлявшие Леннара и убитых им людей поступать в свое время так, а не иначе, тоже не представлялись внятными. Какие мотивы? Какие причины сыграли за то, что он, Константин Гатоb, все еще жив, а вот, верно, некоторые из его спутников — уже нет? Отчего он тут, на этом пиру, быстро окончившемся и похмельем, и кровавой бойней? Зачем? За кого он был принимаем теми людьми, у кого уже не спросишь, не добьешься ответа?

И, наконец, зачем, зачем этот человек, не поколебавшийся пролить кровь десятка без малого людей, в том числе и женщин, вдруг проявляет, кажется, какое-то подобие заботы о нем, Гамове? Человек, которого принимали за мертвого, человек оттуда, из узилища, из серебристого чана, прикрытого отрезом полосатой черно-белой ткани?

В этот момент послышались шаги. Леннар отошел к колонне и, подняв меч гареггина, замер как изваяние.

3

— И все-таки я не понимаю до конца, что вы предлагаете нам делать, господин Крейцер, — горячилась мадемуазель Камара, в запальчивости открывая свои превосходные голливудские зубы. — Это, как мне кажется, какая-то бессмысленная, опасная, даже преступная авантюра. Нужно действовать по обстоятельствам.

Элькан отозвался тотчас же:

— Что вы имеете в виду под этим — «действовать по обстоятельствам»?

— Я считаю, что нужно связаться с руководством этих людей. В конце концов, мы и прибыли для налаживания контакта, а вы предлагаете едва ли не подготовку каких-то партизанских действий.

— С руководством? Если даже я, который куда ближе этому миру, чем вы все, вместе взятые, до конца не знаю, кто сейчас у них является руководством и какие у этого руководства вообще есть полномочия? Горн захвачен сардонарами, это мы уяснили. Ничего больше узнать пока не удалось, а этот хозяин кабачка… о, мы еще должны благодарить бога, или кого там принято… что он нас не выдаст.

— На улицах этого города очень плохо пахнет.

— Обычный запах средневекового города, — вступил в разговор Хансен, — причем средневекового города после большой крови. Я, кажется, уже начинаю кое-что понимать в структуре местного социума. Навскидку…

— Вот именно, что навскидку, — сказал Элькан. — Дело в том, что это совсем особый мир, которому нет аналогов у вас на Земле. И на моей родной планете тоже не было, а те несколько лет, что я провел сначала на этом Корабле, а потом на Земле, только подтвердили, что параллелей не так уж и много и что сравнивать нужно с большой осторожностью.

— Как сказал великий мыслитель, сравнение — самая опасная риторическая форма, — ввернула Элен Камара.

— В мире Корабля, — продолжал Элькан, — существует огромный разрыв между психологией нынешних обитателей и возможностями рукотворной конструкции, вмещающей этот мир. И тот, кто когда-нибудь получит реальные ключи к тайнам Корабля, тот…

— Ну предположить несложно, — отозвался Абу-Керим, — тот попытается вернуться к высотам предков, наделает множество глупостей и в конце концов погубит и себя, и вверившихся ему людей. Что, не так, почтенный профессор Крейцер?

Элькан поджал губы, отвечать не торопился. Собственно, возражать на ремарку Абу-Керима было совершенно бессмысленно. То, что окружало пятерку спасшихся землян, тоже не располагало к дискуссии. Гости Горна, в позаимствованных у хозяина Снорка дешевеньких, серых накидках на завязочках, шли по кривой и узкой улочке, стиснутой между стен низеньких домов.

Стены, выходящие на улочку, были преимущественно глухими, к тому же неровными и часто обваливались. Кроме того, с располагавшихся на втором ярусе этих строений редких балкончиков вываливали мусор и лили помои. Действовало не хуже обваливающихся кусков штукатурки и фрагментов кровли…

Неудивительно, что, пройдя по подобным узеньким улочкам, земляне не встретили никого, кроме трех или четырех ночных грабителей, действовавших порознь. Одного Абу-Керим зарезал отобранным у самой же жертвы ножом. Прочие поспешили ретироваться. Окраины города, затихшие в преддверии большого зрелища, обещанного вождями сардонаров, поворачивались к гостям пустыми каменными лицами домов и прикрывали веки глухих ставен. Тусклые фонари (так называемые «вечные», и происхождение этого наименования Элькан еще успеет разъяснить своим спутникам) редко-редко встречались у входов в трактиры и ночлежные дома, и изнутри бухали гулко — по словно бы отсыревшему дереву дверей — далекие подземные голоса.

В этой части города сардонаров не было: все победители тысячелетнего Храма и те, кто самонадеянно и беззастенчиво себя к ним причислял, гуляли в историческом центре Горна. Близ площади Гнева, на пешеходной, белым камнем мощенной улице Камиль-о-Гон, а еще в предместье Борго-Лисейо, где сосредоточены были почти все веселые дома столицы Ганахиды…

— Веселый город, — сказал капитан Епанчин. — Напоминает мне средневековые гравюры из учебников истории… Только там почище. Думаю, наш историк-медиевист Мравинский добавил бы по этому вопросу много интересного, будь он с нами. А зачем вы оставались с хозяином наедине, профессор Крейцер? О чем говорили?

Из-за угла вывернула стайка подростков, облаченных в невероятное рванье, но с примесью дорогой трофейной одежды с чужого плеча. Капитану Епанчину, шедшему первым, вдруг бросилось в глаза, во что обуты эти молодые жители городских окраин. На ногах у некоторых красовались грубые деревянные башмаки, а у прочих ступни и щиколотки были плотно обмотаны грубо выделанной кожей. Епанчин вспомнил, что в Средние века примерно такие обмотки приспосабливали на копыта лошадей — для бесшумного передвижения или же затем, чтобы не портить дорогое покрытие…

Элькан ответил после довольно продолжительной паузы — уже после того, как гостей Горна оценили и, решив, что добыча слишком крупна, не по зубам, исчезли: