Но эта реакция длится недолго. Он расслабляется и принимает насмешливый вид так же резко, как только что напрягся и был готов метать молнии взглядом.

- А ты хотела бы быть на ее месте? Тебе не светит.

- С чем себя и поздравляю, - язвительно парирую я, хотя услышанное бьет под дых и перекрывает кислород.

Какое-то время Марс стоит и просто смотрит на меня. Я тоже смотрю, в упор, вкладывая во взгляд всю боль и обиду, которая разрывала меня на части вчера и болезненно тлеет здесь и сейчас. Смотрю на человека, в которого имела неосторожность так опрометчиво влюбиться, вручить себя, довериться и так жестоко обмануться.

- Это все, что ты имеешь мне сказать? - спрашивает он ледяным тоном, первым нарушая затянувшееся молчание и игру в гляделки.

- Всё, - голос хриплый, но по крайней мере в нем не слышны слезы, которые я едва сдерживаю.

- Да пошла ты, принцесса! - чуть склонившись вперед, цедит он сквозь зубы.

И, мазнув взглядом по моим приоткрытым губам, уходит уверенной поступью, словно вколачивает гвозди в крышку моего гроба.

Я обессиленно прикрываю веки. Пакет из бара падает из моей руки. Я только сейчас про него вспоминаю, все это время держа его в руке чисто автоматически. Наклоняюсь, поднимаю и заставляю себя идти. К счастью, Марсель пошел не в сторону своей виллы, поэтому я иду в номер, не опасаясь, что это будет выглядеть, будто я его преследую.

Ноги не слушаются, но я упрямо их переставляю. Мне нужно добраться до виллы, нужно спрятаться в ней, и тогда я смогу дать волю слезам, оплакивая свою первую, но такую неудачную любовь.

Марсель. День приема

Для подписания сметы с подрядчиками мне необходимо согласование владельца - это правило я ввел сам, когда согласился занять должность управляющего директора два года назад. Владельцев у нашей сети двое, но контрольный пакет акций, а, следовательно, и право единоличной подписи, в руках моей матери. Твердой поступью вхожу в приемную ее не очень большого, но впечатляющего обстановкой кабинета на нулевом этаже старейшего из наших отелей.

- София Борисовна ждет вас, - подскакивает при моем появлении ее помощник.

В секретарях сейчас никто ходить не хочет, все переименовались в личные помощники и кичатся своим новым статусом, что неизменно вызывает у меня презрительную ухмылку.

Я сдержанно улыбаюсь, даже не ей, а во вселенную, и, не сбавляя скорости, прохожу мимо. Краем глаза вижу, как блондинка восхищенно закатывает глаза. Да-да, я в курсе, какое впечатление произвожу на юных и не очень девиц, но это давно меня не трогает. Времена, когда я активно пользовался своей привлекательностью и соблазнял всех, до кого мог дотянуться и кто соответствовал моим личным стандартам красоты и другим критериям - а было их, поверьте, немало, - уже прошли. Канули в лету, к моему величайшему сожалению. Хотя сейчас я уже даже и не сожалею, это беспокоило меня в первые полгода после того, как со мной случилась эта неприятность.

Не, ничего трагического и непоправимого для мужика со мной не произошло, просто не повезло нарваться на одну прехорошенькую студенточку, с ногами забравшуюся мне в душу и занозой засевшую в сердце.

Даже тот факт, что она меня оскорбила, унизила, отвергла, не отвернул меня от нее. Сглупив и пойдя на поводу у своей обиды, у уязвленного самолюбия, я в тот же вечер рванул с островов. В те часы я ее почти ненавидел, я боялся, что если увижу ее обвиняющую, искаженную презрением мордашку, не удержусь и изувечу. Тогда мне действительно следовало держаться от нее подальше.

Но все же я погорячился, для этого не нужно было поспешно собирать вещи и убираться из отеля, а всего лишь свалить на время на отдаленный пойнт и погонять на доске, пока не выпущу пар и не успокоюсь. Да хотя бы переехать в другой отель, их там тьма. Но я был вне себя от злости, а сильнее всего - от чувства, что меня обманули и предали. Я впервые в жизни впустил кого-то чуть дальше в себя, раскрылся чуть глубже, доверился, а она обвинила меня в мужской проституции.

Даже сейчас, вспоминая об этом, мне хочется что-то - а можно и кого-то - разбить. Руки чешутся крушить и громить, ломать и плющить, как и в тот день, когда своим сводящим с ума ротиком она выплюнула мне в лицо эту зубодробительную хрень.

Но теперь я понимал, что в своей драме повинен был сам. Ненавидя подобные сюжетные банальности в идиотских фильмах и дерьмовых сериалах для домохозяек, отрывки которых иногда был вынужден смотреть, завтракая на кухне дома маман в компании с ее домработницей Марией, сам я действовал точно по их дешевому сценарию. Мною руководили эмоции, а не разум. Вместо того чтобы заставить ее выслушать правду и раз и навсегда разобраться с этим недоразумением, сняв все вопросы, я выбрал позицию оскорбленной невинности и, постаравшись побольнее задеть ее в ответ, горделиво - на самом деле, тупо - удалился.

Одумался я уже на следующее утро, понял, какого дурака свалял, и на полпути, на пересадке в Стамбуле - из-за яростного желания как можно быстрее покинуть ненавистный остров, я купил билет на ближайший рейс, с двумя длительными неудобными пересадками - повернул обратно. Но опоздал. Она тоже уехала с островов, улетела за пару часов до меня. Это все, что мне удалось узнать от до противности вежливого и услужливого чувака за стойкой регистрации. Но эта услужливость не распространялась на разглашение личной информации о клиентах. Ни попытка подкупа, ни угрозы не помогли мне разжиться информацией о паспортных данных девушек, живущих на вилле триста семнадцать. А весьма странный, как будто сочувствующий мне, взгляд администратора, резко отрезвил меня и заставил взглянуть на себя со стороны.

Я выпустил лацканы его форменного пиджака и, буркнув извинения, поспешно свалил. Уж в чем-в чем, а в жалости я не нуждался. Только еще сильнее разозлился, уже на себя, за эту постыдную слабость - какого хрена я сорвался лететь сюда снова? На что рассчитывал? Еще не хватало, чтобы я бегал за какой-то девчонкой. Ну красивая, даже очень красивая, и не такая как все, но это, к счастью, качества не уникальные. И красивых, и не таких и в Москве, и в мире немало. Пройдет пара недель, и я о ней даже не вспомню. С этой мыслью я снова сел в самолет.

Если б я только знал, как ошибался тогда…

- Привет, сын, - встает навстречу мне мама и улыбается.

- Я ненадолго, только согласуй окончательные цифры по смете, чтобы я мог завершить всё остальное. Времени до открытия остается совсем не много. А без подписания бумаг дальше они не двинутся.

- Садись, - указывает она мне на бирюзового цвета кожаный диван, стоящий лицом к большому, в пол, окну с видом на набережную. - Показывай свои цифры.

С делами мы расправляемся чертовски быстро - большой опыт даже у меня, чего уж говорить про нее, хотя до смерти отца мама не особо рвалась заниматься семейным бизнесом.

Протягивая мне обратно папку с подписанными документами, мама улыбается, а я чуть разваливаюсь на диване. Официальная часть закончилась, теперь можно.