– Если ты будешь так сидеть, Валентина Хэтчер, то корабли начнут сбиваться с курса и налетать на скалы, – сказал однажды кривоногий Марти Кулсон, шагая по дорожке к их дому, в твидовой кепке по самые уши.

Димити не нравилось, как он улыбался. Марти Кулсон всегда улыбался, когда приходил в коттедж «Дозор». Однако если Димити встречала его в деревне, он выглядел совершенно иначе и делал вид, что не замечает ее. И даже не думал улыбаться.

– Ты сегодня рано, – проговорила Валентина раздраженно. Марти остановился у входной двери и пожал плечами. Погасив сигарету, Валентина поднялась на ноги, отряхнула травинки, прилипшие сзади. – Мици, отправляйся в деревню. Купи пирог к чаю у миссис Бойл. – Она стояла и смотрела на Марти Кулсона долгим недружелюбным взглядом. Наконец он сунул руку в карман, нашел там шиллинг и вручил его Димити.

Та всегда была рада сбегать в Блэкноул с каким-нибудь поручением. Побыть подальше от дома какое-то время, увидеть людей, непохожих на мать. Как только Димити чуть подросла, мать стала посылать ее одну то туда, то сюда. Во всяком случае, уже делала это, когда дочери было пять или шесть лет. Поручала купить чай или доставить кому-то нечто загадочное, завернутое в бумагу. Амулет или заклинание. Или новый березовый веничек, который предстояло засунуть за дверную притолоку на счастье. А иногда сморщенные кусочки кроличьей шкурки, чтобы натереть ими бородавки, а затем закопать. От этого бородавки пропадали. Люди не желали видеть ее у своих дверей, не хотели, чтобы кто-то знал, что они купили у Валентины какую-то вещь. Они брали то, что девочка им приносила, и поскорей выпроваживали ее, бросая тревожные взгляды в оба конца улицы. Но обойтись без магии они не могли. Если хотели призвать удачу, или не могли завести детей, или, наоборот, от ребенка нужно было избавиться, или ждали чуда, или хотели наслать беду, Валентина всегда оказывала помощь. Жители деревни обращались к ней, равно как и к Богу. «Сразу хотят надеть и ремень, и подтяжки», – усмехалась Валентина после того, как очередной посетитель уходил, или, что было более обычным, после того, как бедняга подсовывал записку с просьбой под дверь и убегал. «Надеюсь, у них от пота свербят задницы, когда они по воскресеньям улыбаются священнику». Постепенно Димити изучила окружающую местность, разведала все окольные пути – дороги, тропинки, поля. Она запомнила, где кто живет, кого как зовут, кто может дать ей полпенни за труды, а кто сразу же захлопнет дверь.

Когда Димити была еще маленькая, Валентина обходила с ней окрестности, собирая растения. Учила, у какого ручья собирать водный кресс, придающий силы и стимулирующий пищеварение. Предупреждала, что его нельзя рвать там, где ручей течет через поле, на котором пасется скот, потому что на траве остаются паразиты, обитающие на животных, и через растения ими могут заразиться люди. Объясняла, как отличить дикий пастернак от цикуты, известной также как водяной болиголов, и учила, что цикуту следует выкапывать в перчатках, потом в них же натереть ее корни, перемешать с патокой и салом и скатать массу в липкие шарики. Получалось средство от крыс, которое хорошо продавалось весь год. Его брали ведрами, когда этих тварей у кого-нибудь заводилось слишком много. Например, как однажды у мистера Брока на Южной ферме. Он купил полных два ведра – почти весь запас. Димити и Валентина спускались с ними по склону, идущему вниз от их дома, мать несла одно ведро, а дочь другое. Ручки врезались в кожу, а сами ведра били по ногам. «У вас тут, кажется, неприятности?» – спросила Валентина у фермера, когда они добрались до его двора. С кривоватой ухмылкой он поманил их и приподнял один конец жестяного желоба, чтобы показать множество увертливых коричневатых тварей, отпрянувших от света. «Обглодали ягненка до самых костей. Я нашел его останки только на следующий вечер». У Димити возникло ощущение, словно по всей ее коже поползли муравьи. Терьер фермера с лаем исступленно гонялся за крысами. Кристофер Брок, фермерский сын, убил одну крысу большой палкой, когда разбрасывал шарики с цикутой по двору. Кости зверька хрустнули, и Димити хорошо запомнила этот звук.

Они с матерью держали на заднем дворе кур и свинью, но иногда Валентине хотелось утиных яиц или яиц чаек. Нужно было собирать мелкий хворост для растопки, выкапывать, а потом сушить корни дрока[23]. Из них получалось самое лучшее топливо для плиты: они горели чистым жарким пламенем. Еще мать и дочь собирали грибы и лесные яблоки. Могли поживиться диким кроликом, вынутым из чужих силков. Димити терпеть не могла воровства. Когда они это проделывали, ее руки дрожали, и она часто резала пальцы об острую проволоку, которая была вся в крови кролика, и Димити боялась, что если эта кровь попадет в нее, то она и сама станет немножко кроликом. Валентина трепала дочь за ухо, ругая за небрежность, засовывала добычу в полотняную сумку и шла прочь. Какое-то время Димити наивно полагала, что эти совместные вылазки на природу доставляют удовольствие матери оттого, что она учит дочь. Но как только Димити освоила все премудрости, которым научила ее мать, то стала ходить в поле одна. Получалось, Валентина просто хотела нагрузить девочку работой. С самых ранних лет Димити научилась понимать, действительно ли мать хочет, чтобы она ей что-то поскорей принесла, или просто не желает, чтобы Димити болталась у нее под ногами. В последнем случае она уходила далеко от дома, бродила, погруженная в мысли. На берегу к западу от «Дозора» у подножия утесов находился длинный каменистый пляж с полоской песка, обнажавшейся во время отлива. Димити проводила там многие часы, глядя на лужи между камнями. Она ходила туда якобы для того, чтобы наловить креветок для супа, а также насобирать мидий или скального мха[24]– Валентина делала из его пурпурных листьев желе и молочный пудинг. Куда бы Димити ни шла, она всегда брала с собой полотняную сумку или корзинку, чтобы положить туда то, что найдет.

Однажды острый камень сделал дыру в веревочной подошве туфли Димити, она сняла ее и опустила в лужу, после чего стала смотреть, как воображаемый кораблик покачивается на небольших волнах. Потом проверила, сколько ракушек можно на него нагрузить, пока он не потонет. Затем услышала над головой голоса и посмотрела наверх, когда первый камешек упал в лужу, так что от всплеска на щеку попали холодные капли. Оказалось, на утес пришли деревенские дети. В основном мальчишки, но и сестры Крейн тоже, с жутковато одинаковыми лицами. Все были возбуждены и улыбались. За камешком последовала палка, которая задела локоть. Димити вскочила и быстро спряталась среди камней у подножия утеса, там, где, как она знала, ее нельзя увидеть сверху. Она слышала, как ребята обзывают ее, смеются и орут всякие глупости, потом увидела, как еще несколько камешков и палок упало в ту же лужу. Димити прошла дальше вдоль пляжа, по-прежнему не выходя из-под защиты утеса. Она слышала, как ей кричали: «Димити! Ты тупая, тупая, ой какая тупая!» Димити знала много тропинок, ведущих с пляжа, и ей не требовалось идти главной из них, где ее, скорей всего, стали бы поджидать ребята, если им нечем больше заняться. Однако едва она перешла с песка на гравий, как вспомнила, что ее туфли остались у воды. Одна стояла на камне, а другая плавала в луже, нагруженная ракушками. За ними обязательно нужно было сходить попозже. Она так и поступила, но Валентина все равно набросилась на нее и отвесила такой жгучий шлепок, что наказанная сочла его чрезмерным. Дело в том, что Димити забыла, насколько близко от берега сняла туфли, и прилив унес их в море. Бедняжка в течение долгих минут осматривала волны, надеясь увидеть пропажу где-то поблизости. Она догадывалась, что обновку мать купит не сразу и придется ходить какое-то время босиком, хотя на прошлой неделе у Валентины нашлись деньги на помаду и чулки. Димити оказалась права – хорошо еще, что погода установилась теплая и сухая. Зато девочке не повезло в другом: она наступила на колючку дрока и проколола левую пятку. Занозу вытащить не удалось, и несчастная хромала целую неделю, пока Валентина не схватила ее покрепче, чтобы разогреть нарыв паром из чайника, после чего жала на него, не обращая внимания на вопли Димити, до тех пор, пока шип не вышел со струей желтоватого гноя.