Он молча поднимался на главный этаж, закрыв глаза, чтобы отдаться воспоминаниям, погрузившись в темноту.

Когда лифт открылся и Джон сделал шаг наружу, мимо как раз проходила Стефани Уинслоу с двумя контейнерами, салфетками, соломинками и пластиковыми ложечками на картонном подносе.

— Чай, кофе или меня? — озорно спросила она, поведя плечами и встряхнув черными курчавыми волосами. Выглядела она совсем по-девчоночьи.

— Еще спрашиваешь, — Джон прикусил губу, чтобы не рассмеяться. — Что у тебя там?

— Два больших кофе с обезжиренным ванильным молоком, приятель.

— Один для меня?

Она хихикнула.

— Как хочешь. Как там речь?

— Все готово, осталось навести последний блеск. Оз потрясет весь Хэллоуин, — Джон указал на поднос. — А кому это?

— Саймон в своем кабинете, дает интервью Эндрю Рэну из «Нью-Йорк Таймс». Тот самый Эндрю Рэн, репортер, мастер расследований.

— Да? И что же он расследует?

— Ну, миленький, тот самый вопрос с шестьюдесятью четырьмя тысячами долларов, разве не понятно? — Она сделала движение головой. — Прочь с дороги, я спешу.

Он послушно отступил в сторону, пропуская ее. Она взглянула через плечо.

— Я заказала обед у Умберто на шесть. Встретимся в твоем кабинете ровно в пять-тридцать, — она кивнула ему.

Он наблюдал, как она идет к кабинету Саймона. И больше не думал ни о бездомных и страдающих, ни о Рэй и Кэрол, ни о своем прошлом — только о ней. Со Стеф так всегда. С того самого момента, как они встретились. Она — лучшее, что было и есть в его жизни. Он любил ее так, что это причиняло боль. Но это была сладкая боль. Как будто она была загадкой, которую ему ни за что не решить.

— Буду на месте, — тихо ответил он.

И признался себе, что его новая жизнь чертовски хороша. Джон вернулся в кабинет с улыбкой.

Эндрю Рэн стоял у окна в угловом кабинете Оза и смотрел на бродяг, оккупировавших Оксидентал-парк. Они ютились на скамейках, спали, свернувшись под старыми одеялами в тени деревьев, собирались на ступенях. Пили из бутылок, спрятанных в бумажные пакеты, меняли жетоны и мелочь, просто глядели в пространство. Туристы и торговцы им не мешали. На бродяг почти никто не смотрел. Парочка копов на велосипедах вполглаза патрулировала район, потом они подъехали поговорить к человеку, который, шатаясь, вышел из магазина. Бледный солнечный свет пробивался сквозь кучевые облака.

Рэн отвернулся. Саймон Лоуренс сидел за столом. Он разговаривал по телефону с мэром по поводу вечерних празднеств, связанных с Музеем Искусств Сиэтла, назначенных на среду. Мэр делал официальное объявление о посвящении от лица города. Речь шла о заброшенном здании через улицу. Город его купил и в среду подарит «Фреш Старту», чтобы обеспечить больше мест для проживания бездомных женщин и детей. Требовались пожертвования для ремонта и обустройства интерьера. Там разместятся спальни, кухня, столовая и административные кабинеты для сотрудников и волонтеров. Получить от города такое здание и земли вокруг — лучшая победа организации за два года. И она отнимала очень много времени и сил.

Эндрю Рэн посмотрел на свои ботинки. Волшебник Страны Оз снова добился успеха. Но какой ценой для себя и своей организации? Вот это и задумал раскопать Рэн, приехавший аж из самого Нью-Йорка.

Это был плотный, медлительный мужчина с копной непослушных каштановых волос с проседью, которые вечно ложились не так, как ему хотелось. Одежда на нем была мятая, поношенная, зато он чувствовал себя в ней комфортно, находясь на работе. Рэн намеренно выглядел несвежим и слегка потасканным. С собой он носил истертый кожаный дипломат, в котором хранил свои блокноты, справочники и какую-нибудь книжонку. Ее Эндрю читал в минуты вынужденного безделья. В дипломате также имелся стратегический запас орешков и сладостей, которыми репортер поддерживал себя, если не успевал поесть, увлекшись работой. Лицо у него было круглое, добродушное, с густыми бровями и тяжелыми челюстями. Он носил очки, которые вечно соскальзывали с носа, когда он наклонялся к собеседнику, потому что неважно слышал. Ему было под пятьдесят, но выглядел он на все шестьдесят. Внешностью он напоминал профессора колледжа или любимого дядюшку, а может быть, писателя-сатирика, вызывающего радостный смех у аудитории.

Но он не был ни одним из вышеперечисленных персонажей. Просто его невинный взгляд доброго плюшевого мишки как раз и позволял добиваться нужного эффекта. Выглядел он таким безобидным, слегка сконфуженным, но в этом и заключалась опасность. Эндрю Рэн был настоящим бульдогом, который мертвой хваткой вцепляется в нужную информацию. Когда дело касалось поиска правды, он становился безжалостным. Репортерские расследования — нелегкий труд, тут требуется скрупулезность и удачливость. И то, и другое были присущи Рэну. Ему удавалось появляться в нужное время в нужном месте, если он чувствовал, что история того стоит. Инстинкты не подводили его, а верный глаз и недюжинный ум помогали, что называется, выкопать жемчужину в навозной куче. Много доверчивых болванов поплатились за то, что недооценивали Эндрю Рэна.

Саймон Лоуренс, однако, не был похож на человека, которого легко ввести в заблуждение. Эндрю достаточно много повидал, чтобы принять за непреложный факт: Саймон не мог бы стать тем, кем был, если бы кого-то недооценивал.

Лоуренс повесил трубку и откинулся в кресле.

— Прошу прощения, Эндрю, но я не мог попросить мэра перезвонить попозже.

— Понимаю, — Рэн учтиво кивнул. — События в среду так много значат для вас.

— Верно, но больше всего они значат для мэра. Он вышел на нашего представителя, настаивая, чтобы совет принял резолюцию, что идея передачи здания принадлежит избирателям. А я хочу быть уверен, что он переживет этот опыт с наилучшими впечатлениями.

Рэн подошел к кожаному креслу против стола Саймона. Хотя они прежде встречались всего один раз, и это было два года назад, Лоуренс чувствовал расположение к репортеру и называл его по имени. Рэн не стал этому препятствовать.

— Думаю, все получат от этого мероприятия наилучшие впечатления, Саймон, — сделал он комплимент. — Ведь это настоящее достижение!

Саймон наклонился вперед и поставил локти на стол, уперев в них подбородок. Послал Рэну задумчивый взгляд. Он был красив грубоватой красотой, с густыми темными волосами и удивительными синими глазами. Он двигался, словно большой кот, плавно скользя с места на место — медленно и грациозно, никогда не спеша. Вызывал у окружающих полное доверие. Но было ясно: его не так-то легко удивить или застать врасплох. Рэн прикинул: его рост должен быть чуть выше шести футов, а вес, наверное, фунтов двести. Согласно свидетельству о рождении, которое Рэн раскопал два года назад в одном из пригородов Сен-Луиса в тщетной попытке разузнать что-нибудь о детстве Саймона, ему исполнилось сорок пять лет. Неженатый, бездетный, не имеющий живых родственников, он жил один; и его голос стал буквально голосом поколения в борьбе с бездомностью.