А вот в Гжатском музее хранятся его письма из Саратова однокласснице Аиде Лукиной — крайне сдержанные, но понятно, что между ними были какие-то отношения. Известно какие? «Они там любовь крутили. Она чуть не вышла замуж за него. Понимаете, он физически, как парень, очень рано повзрослел. Мы еще были пацаны, а он — в шестом классе это был уже парень, который интересовался девочками». Нравы отличались от нынешних? «Ходили, за пальчики держались, звезды считали. Хамства не было» (5).

«Парочка присела на скамеечку, и Гагарин обнял Аиду, а та прижалась к его щеке. Кавалер же опустил руку на талию» (10).

Мы склонны воспринимать Гагарина как крайне застенчивого — в характерной советской манере: несветского, неартистичного, увальнеподобного — молодого человека, который, когда его целует Джина Лоллобриджида, держит руки по швам и подставляет ей щеку, не делая ни малейших попыток самому прикоснуться к ней губами; образ этот, судя по всему, совершенно не соответствует действительности; Гагарин имел большой опыт публичного флирта, вовсе не чувствовал себя в такого рода ситуациях «некомфортно» или «скованно» — просто, по-видимому, понимал правила игры и знал, что советскому офицеру лучше вести себя на публике не так, как рок-звезде.

Подробно расспрашивать Л. Н. Толкалина о юношеских увлечениях Гагарина бессмысленно — он и так пристально наблюдал за своим рано развившимся физически одноклассником и написал об этом все, что знал; поэтому мы возвращаемся к «прочим увлечениям». Толкалин все время описывает банды противников. А у них была шайка? «Шайки не было, но мы вокруг Юры компоновались». Он настаивает — именно вокруг него? «Он вообще такой плотный был малый, и братан пришел — он подучил его хорошо; он воевал в танковой разведке — там все было; и он знал приемчики. Нам-то неоткуда было знать, а он иногда помогал; сам не лез драться никогда, но сдачи давал хорошо». Ну а всё же, на чем еще, кроме Гагарина, базировалась их группировка? «Наша группировка базировалась на оркестре духовом. Кто ходил туда — в основном наши одноклассники — носили с собой мундштуки». Мундштуки? «Да, знали, что мундштуками в случае чего можно отбиться. У музыканта мундштук первое оружие — как кастет; поэтому мундштуки у нас всегда были в карманах».

Мундштуки — и оружие: настоящее. «Не пользовались спросом немецкие автоматы „Шмайсеры“ и наши „ППШ“. Другое дело пистолеты. Были и офицерские „Парабеллумы“, и „Вальтеры“, и даже маленькие генеральские браунинги. В русских окопах находили наганы и пистолеты „ТТ“. Оружием менялись по принципу: махнем не глядя. Обмененное оружие принято было чистить, смазывать и доводить до кондиции. Ржавые стволы оттирали до блеска, а потом воронили примитивным способом, разогревая в смеси льняного масла с углем. На этом частенько и попадались родителям. Они драли за оружие нещадно. Но это мало помогало. Прятали от родителей и милиционеров с одной целью: в нужное время пострелять. Юра, если видел новую систему, обязательно обменивался. Умел заряжать и стрелять из любого исправного образца, а неисправный — ремонтировал. За домом, в огороде, был крытый окоп, где прятались запчасти, патроны, инструменты. Там Юрку частенько и заставал отец Алексей Иванович и, бывало, журил, да так, что тот с полчаса незаметно почесывал свою заднюю часть».

Окоп? Оказывается, еще до прихода немцев за каждым домом в Гжатске, в огородах, по распоряжению военного начальства, были вырыты окопы — в которых были и настоящие блиндажи, с настилами. После войны они использовались мальчишками — и Гагариным тоже — как склады оружия.

По правде говоря, в описании Толкалина послевоенный Гжатск напоминает русскую версию Дикого Запада. Здесь у каждого мужчины есть оружие, а мальчишки играют в войну с настоящими, заряженными боевыми патронами пистолетами. «В войну играли — улица на улицу, мы в наших окопах, а они — в своих. У нас у Петрова был „Дегтярев“. Ходили в атаку. Как дашь — не в людей, конечно, поверху, трассирующими, — цепь залегала. Ну и немецкие гранаты, толкушки бросали, они же такие, для атаки, метров на 25, не поражают — бросишь куда-нибудь…» (5).

Вообще, существует много свидетельств — и клушинских, и гжатских — того, что Гагарин в детстве постоянно имел дело с неразорвавшимися снарядами. У самых разных мемуаристов повторяется одна и та же мизансцена: он сидит верхом на снаряде и лупит по нему молотком, пытаясь снять взрыватель и добраться до пороха. Не будет натяжкой заметить, что, очевидно, эксперименты с неразорвавшимися снарядами в детстве способствуют тому, что в молодости человек без видимых проблем поднимается на лифте на верхушку заправленной тоннами горючего космической ракеты.

Общее впечатление от знакомства с толкалинской книгой и другими источниками можно резюмировать так: Гагарин рад был переехать из деревни в город, поменять крестьянскую атмосферу на мещанско-рабочую. Гжатск был для Гагарина комфортной средой, которая могла удовлетворить самые разные его запросы. Тем удивительнее: ни с того ни с сего Гагарин решает, не доучившись в семилетке, бросить школу после шестого класса и уехать в московскую «ремеслуху». Это неожиданное решение дает повод подозревать, не было ли оно следствием некоего не известного биографам происшествия: не совершил ли Гагарин нечто такое, из-за чего ему пришлось спешно эвакуироваться из Гжатска?

Нет смысла утаивать — такие вещи лучше проговаривать: краем уха, с чужих слов, автор слышал, что молодой Гагарин якобы принимал участие в чем-то вроде ограбления магазина: это называлось «надломить ларек» — и якобы именно чтобы избежать наказания, он покинул Гжатск. Беседы с гагаринскими знакомыми показывают, что все эти слухи следует квалифицировать как беспочвенные; во всяком случае, у нас нет ни одного свидетельства, позволяющего всерьез принять эту версию. Если Гагарин в самом деле вынужден был сорваться в Москву, чтобы не угодить под арест, — почему в дальнейшем он не избегал Гжатска и всегда приезжал туда на каникулы? Затем, Гагарин уехал в Москву вовсе не «вдруг» — а лишь со второй попытки (об этом ниже). И самое главное — у него были поводы, гораздо более прозаичные, для того, чтобы уйти из школы раньше, чем следует.

«Семья Гагарина, потерявшая в войну всё, жила в первые послевоенные годы бедно. Не было ни хорошей обстановки, ни приличной одежды. Отцу с больными ногами приходилось работать плотником. На матери лежал огород и работа по дому. В то время была (любопытная деталь. — Л. Д.) введена плата за обучение в 8–10-х классах и в высших учебных заведениях. И Юра задумал сам пробивать себе дорогу в жизни» (15). Толкалин также категорически отрицает «криминальную версию» — не тот характер — и подтверждает, что Гагарин был далеко не единственным из их класса, на кого давили отцы и требовали как можно скорее получать профессиональное образование — рабочую то есть специальность. Сам он склонял Гагарина к тому, чтобы доучиться, — но на того не подействовали дружеские увещевания. «Он увидел: этот ушел, тот ушел, Петров ушел, Васильев, полкласса ушло, я могу перечислить…»

В седьмом классе учатся тринадцатилетние дети, а Юра Гагарин был пятнадцатилетним юношей; возраст, когда способные к самоанализу и ориентированные на большую карьеру молодые люди уже становятся главными героями романов. И если уж не «Красное и черное», то «Пятнадцатилетнего капитана» Гагарин читал к тому времени наверняка.