Пока телефон валялся на ковре, животные громким сопением отвечали на возмущенный женский крик, доносившийся из трубки:

— Алло! Алло! Есть там кто-нибудь?

Дуран, услышав громкий лай своих любимцев, пулей выскочил из душа и поднял с пола обслюнявленный аппарат как раз в тот момент, когда женщина на другом конце провода собралась повесить трубку.

Услышав человеческий голос, женщина немного успокоилась:

— Можно попросить к телефону сеньора Дурана?

— Я не уверен, что хозяин дома. А кто его спрашивает? — Дуран был по горло сыт телефонным маркетингом и, когда не понимал, кто звонит, выдавал себя за дворецкого.

— Ему звонят от дона Хесуса Мараньона.

— Сеньор, — позвал Дуран, подражая голосу несуществующего дворецкого. — Вас вызывают по второй линии. Дон Хесус Мараньон.

— Соедини меня с ним немедленно, Себастьян, — ответил Дуран самому себе, на этот раз собственным голосом.

Через десять секунд раздался добродушный и веселый голос Мараньона:

— Хакобо, извини, что надоедаю.

— Что ты, Хесус, я очень рад.

— Я звоню тебе потому, что следствием по делу Томаса занимается моя приятельница, Сусана Родригес Ланчас. Не помню, знакомил ли я вас когда-нибудь?

— Нет, но я прекрасно знаю, о ком речь. Она вела расследование по делу этого наркоторговца-галисийца.

— Верно. В последнее время о ней много пишут в газетах. Я с ней знаком, потому что она дружит с племянником моей жены. Я позвонил ей вчера… только, ради бога, никому не говори об этом, Хакобо.

— Я буду нем как рыба.

— Дело в том, что недавно обнаружился некий факт, имеющий отношение к следствию, который судья хотела бы обсудить со специалистом.

— Со специалистом? В какой области?

Когда Мараньон объяснил Дурану, что именно интересует судью, последний тут же сообщил ему номер мобильного телефона Даниэля.

Секретарша судьи Сусаны Родригес Ланчас позвонила Даниэлю из следственного суда № 51, где рассматривалось дело Томаса.

Она проинформировала Даниэля, что ее честь хотела бы с ним встретиться, желательно завтра, и поторопилась добавить, что речь не идет о вызове в суд повесткой, так что он вправе не откликнуться на просьбу судьи, если таково будет его желание. Подтвердив, что придет, Даниэль спросил о причине встречи, на что секретарша, поколебавшись, ответила:

— Ее честь предпочитает объяснить вам это лично.

Кафе, где была назначена встреча, находилось неподалеку от здания суда. Секретарша объяснила, что донья Сусана возьмет с собой объемистый кожаный портфель, как у министров, и поставит его на видное место на столе, чтобы Даниэль мог ее узнать.

Он увидел ее, как только вошел. Она читала газету и пила чай.

— Хочешь что-нибудь заказать? — спросила судья, пожав ему руку и поблагодарив за то, что пришел.

— Спасибо, кока-колу и побольше льда.

Перед ним сидела блондинка лет пятидесяти пяти, с густыми прямыми волосами — кажется, такая стрижка называется «каре», — с необыкновенно изящными манерами и даже сексуальная, несмотря на возраст, если не считать плотно сжатых губ, что Даниэль объяснил следствием паралича, мешавшего ей улыбаться.

Заказав напиток официанту, которого она окликнула по имени, судья объяснила:

— Мой суд находится в трех кварталах отсюда. Это мое кафе. Если я не успеваю позавтракать дома, то всегда завтракаю здесь.

Она глотнула травяного чая с лимоном и только собралась продолжить, как Даниэль ее перебил:

— Как нужно обращаться к женщине-судье?

Она улыбнулась той стороной рта, которая не была парализована, и ответила:

— Очень просто. Судья.

— Тогда я так и буду вас называть.

— Зови меня как хочешь, но перейдем, пожалуйста, на «ты». Я не намного тебя старше.

— Ладно, я буду называть тебя судьей, — согласился Даниэль, мгновенно ощутив, что ему трудно обращаться к должностному лицу на «ты».

— Из-за того, что профессии перестали делиться на мужские и женские, — сказала судья, — приходится постоянно сталкиваться с нелепостями. Недавно я своими ушами слышала, как юношу назвали лаборанткой.

— В самом деле?

Это показалось Даниэлю таким смешным, что у него зародилось подозрение: а не подшучивает ли над ним ее честь?

— Твой телефон мне дал Хесус Мараньон, — продолжала донья Сусана, переходя прямо к делу. — Я хочу, чтобы ты как специалист в области музыки кое-что мне объяснил. Нетрудно догадаться, что это связано с убийством Томаса. В полиции мне сообщили, что ты был в списке приглашенных на его последний концерт.

— Да, это правда. Я на подозрении? Меня задержат?

— Это будет зависеть от того, как ты будешь себя вести, — пошутила судья. Потом, посерьезнев, сказала: — Сегодня ночью полиция нашла голову Томаса.

— О господи! Я ничего не знал. Об этом еще не писали в газетах, верно?

— И не напишут, если мы сумеем этому воспрепятствовать. Когда увидишь голову, сам поймешь почему.

Даниэль попробовал сглотнуть, но у него ничего не получилось.

— Увижу… голову?

— Ее доставили в криминалистическую лабораторию. Сейчас с ней работают эксперты, но вечером она поступит в наше личное распоряжение. Я жду тебя в семь. Придешь?

— Да, конечно.

— Мы не хотим сообщать, что голова нашлась, чтобы избежать ложных признаний. Когда речь идет о громких преступлениях вроде этого, всегда найдется какой-нибудь чудак, который заявит, что он и есть убийца, лишь бы его показали по телевизору.

— Но если он не сможет показать, где нашли голову, — сообразил Даниэль, — его нельзя считать убийцей, я понял.

Он отпил кока-колы, чтобы смочить горло, и сказал:

— Я с удовольствием приму участие в расследовании, но почему я должен видеть голову?

— Когда ты ее увидишь, сам поймешь. Но если это выше твоих сил…

— Нет-нет, если это необходимо, я пойду. Надеюсь, я не упаду в обморок.

— Не упадешь. Ты знаешь, что такое судебный эксперт?

Даниэль кивнул, но, несмотря на это, донья Сусана продолжала:

— Эксперт обладает специальными познаниями в науке или искусстве и в случае необходимости дает свою оценку фактов или обстоятельств, интересующих следствие. Ты ведь музыковед? С дипломом?

— Я доктор музыковедения. Моя диссертация посвящена Керубини, композитору, которым восхищался Бетховен.

— Я не хотела вызывать тебя повесткой по одной простой причине: у нас в суде завелся шпион, который все разбалтывает прессе. Вероятно, это кто-то из служащих, хотя мы до сих пор не установили кто. Меня окружают люди с очень низкой зарплатой, и некоторые из них за деньги сообщают желтой прессе и телепрограммам самые гнусные детали расследования.