И вот теперь в доме пахло ладном, туда-сюда сновали незнакомые тётки в чёрном и кто-то в голос выл в комнате, где стоял гроб. Софа долго не решалась войти, пока не почувствовала, как ей кто-то крепко сжал локоть и подтолкнул вперёд. Мало приятное зрелище, видеть вот такой свою маму, с которой ещё пару дней назад ругалась из-за того, что дочь не так заправила борщ, с которой толком и не попрощалась, уезжая в командировку, какая ерунда, вернусь помиримся, не в первый раз, а вот и не помирились… И что теперь делать? Как жить дальше? Софа положила цветы в ногах мамы, присела на табуретку рядом с гробом и опустив голову, тихонько заплакала.

Всё случилось настолько неожиданно, что придя вечерком за вещами и заодно попить с бабушкой чай, Вика не успела даже понять, что произошло. Они разговаривали о всяких глупостях; ругали Райку Горбачеву, жалели Ельцина, сетовали, что пропал куда-то хек из рыбного напротив, как вдруг из бабушкиных рук выскользнула чашка, грохнулась об стол и следом за ней, в лужу кипятка, растёкшегося по скатерти, упала её голова.

Сначала Вике показалось, что бабушка пошутила, прикинулась, как обычно, чтобы напугать, как в детстве, когда падала на диван и задерживала дыхание, а Вика пугалась, решив, что та умерла. Но в этот раз все было по-настоящему.

Вика попыталась поднять бабушку, но тяжёлое обмякшее тело выскользнуло из её рук, и с грохотом упало на пол. Звук был такой, что Вике стало плохо, и она еле сдержалась, чтобы не вырвать. Спас истошный вопль, который вырвался из её гортани. Так Вика впервые увидела смерть, не где-то на стороне, не в кино, а рядом. И это было страшно.

Она подошла к маме, обняла её и тихо шепнула на ухо:

— Не плачь, все равно уже ничего не изменишь. Я наверное вернусь домой, будем жить вместе. Я тебя одну не оставлю.

И она не обманула. Действительно, сразу после похорон, собрала вещички, попрощалась с подружками и поехала к маме, то ли успокаивать её, то ли искать спокойствия для себя. Но ничего из этого не вышло. Месяца два они приходили в себя, тайком друг от друга напиваясь перед сном, чтобы забыться, а по утрам делали вид, что все хорошо. Задушевные разговоры, чаек, сюсюканье и поцелуйчики, все было фальшиво и наиграно, как в плохом спектакле с дешёвыми декорациями за которыми скрывается пыльная пустота.

Вика заметила, что мама сильно изменилась, похудела, осунулась, глаза впали, волосы стали редкими и сальными. Она поначалу не придала этому значения, списав все на стресс и её ежедневные алкогольные излияния. И только когда, проснувшись однажды ночью от страшного воя, который доносился из маминой комнаты, Вика поняла, что все очень серьёзно… Скорая увезла маму в онкологию, откуда та уже не вышла, сгорев за несколько недель.

Валерка уже несколько дней подряд колесил по городу, перемещаясь от комиссионки к комиссионки, в поисках японского видеомагнитофона. Тратить пять тысяч на советскую «Электронику» ему было жалко, наслушался рассказов «счастливых» обладателей этого чуда современной техники. Продавцы даже начали узнавали его, и не успевала захлопнуться дверь за спиной, как Валерка уже знал — здесь ловить нечего. Он приветственно махал услужливому продавцу, жестом сообщившему об отсутствии искомого товара, и направлялся к следующему магазину. И чудо все-таки свершилось!

Он нёс домой размалёванную коробку и люди оглядывались ему вслед, завистливо разглядывая загадочные надписи. Признаться честно, Валерка потратил такие деньжищи не для того чтобы погрузиться в таинственный мир ещё недавно запретного американского кино, где стреляют без предупреждения, целуются в засос, бьют друг другу морды и носятся на обалденных машинах среди сверкающих небоскрёбов, его больше всего интересовал другой жанр, тот, о котором говорили шёпотом и с придыханием, о котором ходило столько фантастических сплетен, за который даже сажали в тюрьму. Да, его интересовало порно. Интересовало до такой степени, что он не мог дотерпеть до вечера, кассета с вожделенным фильмом жгла руки.

Нельзя сказать, что Валерка не видел раньше ничего подобного, было пару случаев, но все проходило в компании, под пьяное хихиканье и улюлюканье, а хотелось остаться один на один с экраном, на котором творилось такое, что ему даже в кошмарных снах не могло присниться.

И вот теперь мечта стала реальностью, и он с головой окунулся в созерцание фантастического по своей ненасытности секса, удивляясь выносливости мускулистых мужчин и похотливости пышногрудых женщин. Повторить такое было выше его моральных принципов и физических возможностей, поэтому оставалось любоваться и завидовать. Валерка «залюбовался» так, что в течение недели ни разу не появился на занятиях, чем вызвал гнев куратора и старосты, начался ведь последний курс и нужно было готовится к дипломированию.

Катя Рябцева сидела на диване, и не моргая смотрела на экран телевизора. Ей было жутко стыдно и одновременно с этим жутко интересно. Она, конечно, знала что такое секс, пробовала даже заниматься им, но чтобы вот так… Она представляла себя на месте актёров и понимала, что не смогла бы повторить и сотой части из того, что они демонстрировали. Кофе, принесённый Валеркой давно остыл, она к нему даже не прикоснулась.

— Ну это же извращение какое-то, — наконец выдавила из себя Катя, на том моменте, когда сразу два мужика одновременно кончили разгорячённой дамочке прямо на лицо, — кто только позволяет такое снимать…

— Ты ругаешься на меня за прогулы, а оторваться то не можешь, — полушутя произнёс Валерка, — вот и я сижу уже седьмой день, волком выть хотется от перевозбуждения.

— Ой, не поверю, что ни разу не передёрнул, — ехидно отозвалась староста, отхлебнув холодный кофе.

— Тебя ждал. Думал поможешь.

— Только не надо пытаться подкатывать ко мне, — жёстко ответила Катя, — я же знаю как ты относишься к Тимофеевой, и как она относится к тебе. Зачем мне неприятности.

— Ты знаешь то, чего не знаю я?

— Валерик, у неё на лбу написано, что она к тебе не ровно дышит.

— Что-то я не замечал.

— А ты присмотрись. После той вечеринки, её как подменили. На пушечный выстрел к себе никого не подпускает.

— Что-то не верится.

— А ты проверь, — с явной завистью и долей ехидства посоветовала Катя, после чего встала, одёрнув задравшуюся юбку, — и поторопись, а то претендентов хоть жопой ешь. Ладно, пойду я. Как сегодня спать буду, даже не знаю.

— Может останешься…

— Всё, разговор окончен. Можешь тихонько подрочить, я никому не скажу.

— Вот так и расстанутся два возбуждённых и неудовлетворённых человека…

Катя больно ткнула Валерку в бок своим тоненьким кулачком.

— Чтобы завтра был на занятиях. Я тебя больше отмазывать не буду, — строго сказала она.

После чего резко развернулась, обдав его возбуждающим ароматом, который источало её тело, и глядя в глаза, тихо произнесла: