– Алек!

О’Нил обернулся и увидел Ли и Питера Хэзлтон, родителей Терри, подружки Клая, направлявшихся к нему. Алек не видел эту супружескую пару со дня похорон Анни.

– Привет! – Он придал лицу выражение, которое считал жизнерадостной улыбкой.

Питер хлопнул его по спине.

– Большой день, да? Мой фотоаппарат сломался. Сделай для нас несколько снимков Терри, договорились?

– Клай никогда меня не простит, если я об этом забуду. – Алек увидел на лужайке Лэйси в группе девочек. – Пойду найду дочь, пора уже занимать места. – Он был страшно доволен собой, найдя удобный предлог, чтобы улизнуть.

Каждый раз, когда Алек видел Лэйси, его сердце болезненно сжималось. Ему отчаянно хотелось снова увидеть Анни, чтобы сравнить их лица и заметить различия. Может быть, тогда бы он перестал всякий раз вздрагивать, когда смотрел на дочь. Она казалась больше похожей на Анни, чем сама Анни. И Алек испытывал неловкость, общаясь с ней. Он не мог смотреть на Лэйси дольше нескольких секунд, его сразу же охватывала печаль.

Алек окликнул дочь, и она направилась к нему. Ее глаза смотрели то в небо, то на газон под ногами, она намеренно и упорно избегала взгляда отца. После размолвки на кухне они не виделись.

– Давай поищем наши места, – предложил Алек, и Лэйси молча пошла за ним следом.

Клай занял для них два места в первом ряду. Алек сидел между Лэйси и полной женщиной, обливавшейся потом и норовившей прижаться к нему бедром. Он подвинулся поближе к Лэйси и уловил запах табака, исходивший от ее волос. Проклятье, ей же всего тринадцать.

Алек вынул фотоаппарат из футляра и стал менять объектив. Лэйси смотрела прямо перед собой на пустую деревянную сцену, и Алек понимал, что именно он должен нарушить молчание.

– Лэйси, прости меня за то, что я назвал тебя Анни.

Она лишь пожала плечами.

– Не имеет значения.

– Имеет, потому что Клай сказал, что я сделал это не в первый раз.

Девочка снова пожала плечами, ее глаза уставились на полоску сухой травы перед рядами стульев.

– Я погорячился насчет футболки.

Лэйси отвернулась от него. Она еле заметно раскачивалась, словно слышала ритм, недоступный слуху Алека.

– Когда начинаются занятия в летней школе? – поинтересовался он, пытаясь разговорить дочь, но тут перед ними появился Клай. Он уже надел синюю мантию и шапочку. На лбу выступили капельки пота.

– Правда, хорошие места? – Он протянул руку, и Алек пожал ее, отчего-то почувствовав себя старым от этого жеста. Клай сунул руку под мантию, извлек листки с речью из кармана брюк и отдал их отцу. – Держи их у себя. Не хочу я пользоваться шпаргалками. – Он легонько дернул сестру за рыжую прядь. – Как дела, крошка О’Нил?

Та только дернула плечом.

– Нормально.

Клай обернулся к сцене.

– Пора идти.

Оркестр заиграл что-то бравурное, и выпускники стали занимать свои места. Алек и Лэйси смотрели на них, по-прежнему разделенные напряженным молчанием.

Наконец выпускники расселись, начались торжественные речи. Алек почувствовал, как напряглась Лэйси, когда к микрофону подошел Клай. Ему захотелось обнять девочку, привлечь к себе, но он только сжал руки на коленях, пока выступал его сын. Клай выглядел старше своих лет. Его голос в динамиках звучал ниже и мужественнее, улыбка казалась искренней. Ничто не выдавало его нервозность. Любой бы подумал, что парень импровизирует на ходу, настолько легко лились его слова. Клай говорил о своих одноклассниках и их достижениях. Он на мгновение замялся, а когда заговорил снова, его голос еле заметно дрожал.

– Я благодарен моим родителям, которые всегда любили и уважали меня. Они научили меня верить в собственные силы и думать самостоятельно. – Глаза Клая на мгновение остановились на Алеке, потом он снова посмотрел на остальных. – Моя мать умерла в декабре. И я сожалею только о том, что ее нет с нами, чтобы разделить со мной это мгновение.

У Алека на глаза навернулись слезы. Он почувствовал, что все смотрят на него и Лэйси. Нет, он не покажет свою слабость.

Какая-то женщина наклонилась вперед, чтобы рассмотреть его как следует. На мгновение Алеку показалось, что это та женщина-врач, Оливия. Он тоже подался вперед, чтобы взглянуть на нее. И тут же расстроился, потому что увидел незнакомое лицо.

Ладно, утром он отправится в мастерскую Тома к тому времени, как Оливия закончит урок. Он пригласит ее на обед и наконец задаст все те вопросы, которые не давали ему покоя последние месяцы.

Стекло было холодным под ее пальцами. Оливия отложила в сторону стеклорез, зачарованная игрой красок на своих руках. Солнечный свет лился сквозь витражи и падал на рабочий стол фиолетовыми, кроваво-красными, зелеными пятнами, не позволяя сконцентрироваться на работе.

– Вы к этому привыкнете, – сказал Том.

Он протянул ей другой стеклорез с потемневшей от времени ручкой.

– Попробуйте этот.

Оливия взяла инструмент и провела точную прямую линию к центру стекла.

– Вы тренировались, – предположил Том.

– Немного, – кивнула она, просияв от невысказанной похвалы.

Оливия действительно тренировалась каждый вечер после работы, положив стекло на кухонный стол. Первый раз ей пришлось заставить себя, потому что ее ждали статьи в новом «Вестнике неотложной помощи». Но потом ей понравилось, и Оливия спешила вернуться домой, чтобы повозиться со стеклом. Накануне вечером она набросала собственный рисунок на миллиметровой бумаге и теперь вырезала из цветного стекла фрагменты для него.

Она почти закончила с третьей фигурой, когда вошел Алек О’Нил. Он кивнул Тому и уставился на Оливию.

– Я хотел бы поговорить с вами, – сказал О’Нил. – У вас найдется время после урока?

Оливия сняла защитные очки, посмотрела на часы, хотя у нее не было никаких планов.

– Да, – ответила она, поднимая на него глаза. Алек был в застиранных добела джинсах и бледно-голубой рубашке поло. Но в это мгновение его с ног до головы заливал алый свет.

– В полдень? – предложил он. – Я буду ждать вас в кафе напротив.

Алек зашел на минуту в темную комнату и вскоре удалился, напомнив ей на прощание, что они скоро увидятся. Витраж на двери еще продолжал раскачиваться после его ухода. Оливия смотрела, как стена мастерской становится голубой, потом розовой, потом опять голубой.

Она протянула руку к куску стекла, от которого не могла отвести глаз с самого утра. Оно было темно-зеленым, с волнистой поверхностью.

– Нет, – покачал головой Том. – Только не это. Ручная работа. Слишком тонкое.

– Но оно такое красивое, – Оливия провела пальцами по холодной зеленоватой глади. – Я еще ничего не разбила, Том. Можно мне попробовать?