омрачены тенью вот этого несчастного — офицера императорской гвардии… В данный момент все это уже не важно. Я только хочу сказать, что, когда госпожа Ленбах и я восстановили свои дружеские отношения, в наши судьбы уже была замешана стихия политических событий. Я встретился с подполковником Ленбахом в зале суда, я защищал его от обвинения в государственной измене… Короче говоря, наши отношения развивались так, что я пришел к выводу, что и в интересах этого несчастного, и в моих собственных, да и в интересах госпожи баронессы было бы расторжение брака, с тем чтобы госпожа могла стать моей супругой. Понимаете ли вы, дорогой коллега, в какой противоестественной ситуации мы жили долгие годы? Господин барон отвергал всякую возможность развода, формально — в силу своих фамильных предрассудков, ибо такого рода плебейские «штучки», как он говорил, несовместимы с правилами высшего общества, а де-факто господин не соглашался на развод из материальных побуждений, ибо приятель его супруги являлся для него тоже источником доходов, причем, должен подчеркнуть, весьма солидных. То, что я говорю, быть может, жестоко и даже неприлично, но это должно быть сказано, ибо я провел долгие ночи в разговорах с этим господином… Вы, конечно, понимаете, что жить долгие годы под одной крышей с явным параноиком, который вас терроризирует, — такая судьба по меньшей мере достойна сочувствия. И вот неожиданно случилось так, что измученная женщина вдруг увидела труп своего мучителя. После этого заявить в полиции (которая, заметьте, подозревает ее в убийстве): «Я рада…» — рада тому, что не стало типа, который ее терроризировал, причем это длилось долгие годы, — заявить, что она счастлива, ибо вышла живой из этого чудовищного поединка, — в подобных обстоятельствах такое заявление, дорогой мой юный друг, совершенно логично, оно по-человечески понятно и достойно уважения. Независимо от того, смотрелась ли при этом госпожа Ленбах в зеркальце, распутывая свою вуаль, прилипшую к лицу от слез… Да! И если я получу возможность при рассмотрении этого дела предстать перед высоким судом, я заявлю под присягой, что наш отставной кавалерист, покончив с собой, совершил деяние безусловно общественно полезное, ибо и я не один год носился с мыслью пристрелить его как гнусное ничтожество, совершенно излишнее на этом свете.

Лаура очнулась от летаргического состояния. Опустив руки, завороженно следит за Иваном, который произнес свою речь на грани патетики, выделяя интонациями наиболее важные места. Она поднялась с кресла и направилась было к Крижовцу, потянувшись к нему, как к очень близкому человеку, которому собирается сказать нечто решающее. Но вдруг остановилась, застыла. Долгая пауза.

Снова подавленная своими мыслями, опустив голову, Лаура отходит в глубь комнаты, к портрету генеральши. Повернувшись спиной к зрителю, она стоит, точно витая в мыслях где-то очень далеко, ведя немой диалог с матерью.

П о л и ц е й с к и й  ч и н о в н и к. Весьма печальная история, господин доктор, даже, можно сказать, роман. Настоящий роман. У меня нет ни малейших причин сомневаться в истинности сообщенных вами сведений, но так же несомненно, что госпожа мне сказала по телефону, что она убила своего супруга… Господин доктор, существуют определенные правила, и вы понимаете, что я, как человек, призванный стоять на страже закона, не могу их отменять. К сожалению, я буду вынужден поступить согласно закону, у меня просто не остается никакого другого выхода…

К р и ж о в е ц. Целых два часа мы вертимся на одном и том же месте. Без всякого результата. Я признаю вашу правоту, но прошу принять во внимание, что вы правы не во всем. В чем основная ошибка? Вы находите причинную и логическую связь между занесенным в протокол высказыванием госпожи и ее заявлением по телефону, что она убила барона. А на деле как раз наоборот — эти два ее высказывания абсолютно между собой не связаны.

П о л и ц е й с к и й  ч и н о в н и к. Простите, но вот этого я уж никак не понимаю. В свете устного заявления, сделанного госпожой по телефону, я сожалею, подчеркиваю, весьма сожалею, что мне ничего другого не остается, как лишить ее свободы на основании достаточно обоснованного подозрения в совершении ею преступления, а затем предоставить развиваться нормальной в таких случаях процедуре.

К р и ж о в е ц. Ни в коем случае! Прошу вас! В связи с приведенным вами заявлением по телефону как раз и нужно разъяснить, что это за выходка и чем она была вызвана; только такой путь был бы правильным, а не установление самого факта этого телефонного звонка. То, что госпожа позвонила в полицию, — еще не вся истина. Примите, наконец, во внимание: то, почему госпожа позвонила и как она говорила по телефону, гораздо сложнее, все это не вмещается в рамки истины, которую мы считаем известной нам. Я вас снова прошу принять во внимание, что привело к этой злосчастной фразе, сказанной у вас в полиции. Госпожа была подвергнута целому ряду унижений, ибо — с вашего позволения, — если существо чистое и благородное неожиданно попадает в ситуацию, при которой его подозревают в убийстве, это может привести к самым резким выпадам, к тому, что человек говорит, не выбирая слов! Так ведут себя люди гордые, быть может, колючие, с точки зрения окружающих, несколько неуживчивые; возможно, эгоцентричные люди, способные при определенных обстоятельствах навлечь беду и на себя и на своих близких, лишь бы доказать возвышенность своих помыслов. Но при всех их отрицательных чертах — это благородные натуры, их руки всегда чисты… Такой чистой натурой и является эта дама, которой я уже много лет мечтаю дать свое имя — именно потому, что весьма ценю силу ее характера. Конечно, дорогой доктор, ваше требование о том, чтобы госпожа опровергла свое заявление об убийстве супруга и объяснила вам, почему она сделала такое ложное, компрометирующее ее заявление, вполне справедливо. Но вы и сами видите, мы с вами уже почти целую ночь бьемся с этим ее формальным заявлением, а она губит себя, не желая произнести ни слова. Вам это, наверное, покажется более чем странным. Но ведь она молчит только потому, что характер не позволяет ей отказаться от своих слов, потому, что она считает подобную капитуляцию ниже своего достоинства!

П о л и ц е й с к и й  ч и н о в н и к. Ваши психологические изыскания более чем загадочны. Что это за понятия о человеческом достоинстве, которые позволяют брать на себя ложную ответственность за отвратительное преступление, которого человек не совершал, и которое, уж во всяком случае, недостойно благородной натуры?

К р и ж о в е ц. Неужели вы, юрист, не видите, что дело идет о ребячестве, о глупости? Самооговор госпожи Ленбах не имеет под собой никакой реальной почвы! Ее, сделанное по капризу, мазохистское утверждение не выдержит проверки самой простой судебной процедуры! Оно более чем