В этот момент Кристина, которая уже минуты две слушала разговор, подняв трубку в спальне, решила вмешаться:

— Проше пана, я тут подключилась… У Хенрика и в самом деле не все дома, и я воспользуюсь случаем, чтобы кое-что выяснить. Ваша фамилия встретилась мне в блокноте Хенрика, а сейчас мы с Эльжбеткой пытаемся восстановить круг знакомых мужа, потому что сам он никого не помнит, как я вам только что сказала.

— Крыся, минутку, — мягко перебил жену Карпинский, — я сам его расспрошу. Алло, Казик, ты ещё там?

— Здесь я, — донеслось мрачно.

— Так напомни мне, парень, о себе. Откуда мы знаем друг друга и вообще.

— Знаем мы с тобой друг дружку ещё по средней школе, — так же мрачно пояснил амстердамский Казик. — После окончания её давно не виделись, а встретились недавно, и теперь уже много общались. И в день моего отъезда…

Тут у Кристины ёкнуло сердце и мурашки побежали по спине.

— А когда пан уехал? — чуть дыша, спросила она.

— В мае. Скоро два месяца будет. А что?

— Боже! Вы были у Хенрика в день отъезда? — почти кричала Кристина. — Приходили к нему сюда, к нам домой?

— Ну приходил. А что?

Карпинский уже не перебивал, а сам с интересом слушал разговор.

— Проше пана, проше пана, — умоляюще произнесла Кристина. — Это для всех нас страшно важно. Вы тогда что-нибудь приносили Хенрику?!

Казик не отозвался. В трубке напряжённо молчали.

— Алло! — отчаянно взывала Кристина. — Вы ещё там? Алло!

— Ну здесь я, — нехотя признался Казик.

— Так ответьте нам! Вы тогда что-то принесли Хенрику, ведь так?

— А что? — осторожно донеслось из Амстердама.

Карпинский счёл нужным подключиться к разговору:

— Ты, как тебя, Казик, послушай. Память я потерял, но соображать умею. Если бы ты ничего тогда мне не принёс, так бы и ответил, правда? Значит, принёс…

— Как сказать…

— Мы с тобой провернули одно дельце, да я все позабыл. Теперь вот мои девушки, дочь и жена, вынуждены из-за меня, беспамятного, разыскивать по всему миру человека, с которым я тогда провернул дело.

— А на кой черт им его разыскивать? — подозрительно поинтересовался Амстердам.

Кристине стоило большого труда не потерять самообладания.

— А потому, — почти спокойно пояснила она, — что принесённое тогда вами.., э-э.., утеряно. И нам очень нужно знать, как оно выглядело.

— Понимаешь, кореш, я им, моим дамам, не много успел сказать, — снова счёл нужным подключиться Карпинский. — Ещё до несчастья со мной успел Крысе шепнуть всего два слова о наших делах, а теперь о них знаю лишь то, что тогда ей сказал, то есть практически ничего. И теперь Крыся с Эльжбеткой… Эльжбетка — это моя дочка.

— Да знаю я! — нетерпеливо перебил амстердамский Казик.

— Знаешь? — удивился Карпинский. — А откуда знаешь?

— Нет, я больше не выдержу! Да я на её крестинах был! Ты ещё меня пригласил.

— Скажи пожалуйста! — обрадовался Карпинский. — Как все хорошо складывается. Ну и то, что ты мне принёс, — пропало.

— Что?! — рявкнул Амстердам. — Все пропало?! Ты серьёзно? Или опять штучки с памятью?

В голосе школьного друга мужа прозвучали такой ужас и искреннее сострадание, что Кристина решила поговорить с ним открыто. Теперь уже не оставалось сомнений: именно он был таинственным сообщником. Кратко изложив случившееся, Кристина попросила оказать помощь в поисках пропажи хотя бы тем, чтобы описать, как же внешне выглядело то, что принёс Казик своему другу. Казик не стал темнить. Оправившись от шока, явно преисполненный сочувствия к своему напарнику, он ответил:

— Портфель я принёс. Большой кожаный портфель, старый, совсем потрёпанный, одна ручка того и гляди оторвётся, да больше ничего подходящего в доме не нашлось, а я спешил в аэропорт. Портфельчик был битком набит и, холера, тяжеленный, больше двадцати килограммов весил. И что он с ним потом сделал — понятия не имею.

— А что я с ним сделал, когда ты мне его вручил? — задал умный вопрос Хенрик.

— Ты его под стол засунул, потому как в тот момент аккурат сидел за письменным столом. Тьфу, глупо как-то такие вещи тебе самому говорить, вот если бы ты хоть был в дымину пьян, а так… Знаешь, я буду для себя Думать, что в дымину, идёт? Так мне легче, а то твоя память в голове не укладывается.

— Знал бы ты, как мне самому глупо! — вздохнул Карпинский.

Тут в комнату вошла вернувшаяся домой Эльжбета. Услышав обрывки разговора отца с неизвестным собеседником и долетавшие из спальни возгласы Кристины, девушка поняла — случилось что-то важное. Не раздеваясь, она присела в спальне на ручку кресла и не сводила с Кристины глаз. Та ухитрилась шепнуть ей, закрыв трубку рукой:

— Сообщник!

Но вот Хенрик и Кристина одновременно положили телефонные трубки. Все собрались в гостиной.

— Все-таки какой-никакой прогресс наметился, — рассуждала Кристина. — Значит, деньги были в портфеле. Большом и тяжёлом. Чёрном. Битком набитом. И стоял портфель у Хенрика под столом.

— Точно, под столом! — подхватила Эльжбета. — То есть портфеля я не видела, но когда прибежала сказать о приезде Клепы, отец сидел за письменным столом у себя в кабинете. Прекрасно помню!

— И я помню. Портфеля и я не видела, но он наверняка был под столом, не мог отец такую большую и тяжёлую вещь спрятать за несколько минут.

— Погоди, ведь мы уже решили — деньги он из дома унёс!

— Унёс. Теперь остаётся выяснить самую малость — куда именно.

— Ладно, сейчас мы по крайней мере знаем, чего искать. Не поеду никуда на каникулы, не оставлю тебя одну с такой проблемой. Папа, садись и думай. Что бы ты сейчас сделал с таким багажом, если бы пришлось срочно спрятать? Знаем, прятать ты должен был не в своём доме, туда только что заявился ворюга, значит, требовалось найти надёжное место за пределами собственной квартиры.

Карпинский внимательно слушал и беспомощно улыбался…

* * *

Решающее открытие было сделано случайно. Кристина зашла за мужем в клинику, где тому делали предписанные процедуры. Так получилось, что в тот день клинику посетил профессор, и он вместе с ведущим врачом обсуждал ход лечения больного Карпинского. Оба медика охотно подключили к обсуждению молодую и красивую супругу пациента.

— И ещё, пан профессор, меня интересует вот какая вещь, если разрешите. Не уверен, что это имеет какое-то значение, но…

— Смелее, коллега, — приободрил врача важный профессор. — Каждое ваше наблюдение, любое замечание может иметь значение.

— Я имею в виду последнее слово, которое наш больной произнёс перед тем, как потерять сознание. И его же он выговорил, ещё не совсем придя в себя.