стеной. Вместе с отцом они перевернули лодки, снесли уже всю утварь со двора в дом и теперь посматривали из-под крыши и переглядывались. Давненько не было хорошей грозы да доброго всеочищающего ливня – начало лета выдалось тихим и несмелым.

Еда была уже сготовлена, одежда выстирана, и, чтобы занять руки, Ингрид достала липовый брусочек и принялась строгать из него. В доме оказалось темно заниматься этим, и Ингрид уселась на пороге. Хотела себе вырезать новую ложку, но, когда из дома послышался звук отцовского кантеле, Ингрид и сама не заметила, как руки будто по собственной воле начали вырезать образ, похожий на человекозверя. Хаук не пел, только тихо мурлыкал под нос, перебирая струны. За него пели раскаты грома.

Молния ударила совсем близко, и Ингрид от неожиданности полоснула по пальцу ножичком. Капли крови упали на порог, и в тот же миг тучи разорвало дождём. Ингрид охнула. Где-то в лесу, не так далеко, застонали деревья, и ствол одного из них рухнул наземь с невообразимым треском. Хаук поднял голову, услышав это. Его пальцы скользнули по струнам, заставив их издать похожий звук.

– Только посмотри, как льёт! – восторженно произнесла Ингрид и жестом подозвала отца.

Хаук отложил кантеле и подошёл к дочери, прислонившись к дверному проёму. За частоколом, казалось, не было ничего – всё скрыла сплошная стена остервенелого дождя. Земля во дворе тут же взбугрилась, вспенилась и скоро разошлась лужами. Косой росчерк молнии разделил небо на две равные половины – на этот раз гроза ударила рядом с Онасканом или над заливом. Они смотрели, заворожённые, на то, как разбегались по небу яркие всполохи, а оно всё темнело и темнело. Близился вечер.

– Интересно, будет лить всю ночь? – Хаук почесал бороду, ушёл в дом и вернулся с кружками пахучего травяного отвара.

– Нет. Скоро закончится, – уверенно произнесла Ингрид.

Она отказалась от отвара и продолжила вырезать. С одной сторонки у брусочка уже появилось человеческое лицо с широкой страшной улыбкой, а с другой лишь прорезался облик зверя, не то волчий, не то змеиный. Ингрид хотела было добавить звериному оскалу мелких зубов, да мастерства не хватало.

– Что же это такое ты вырезаешь? – Хаук заинтересованно склонился над плечом дочери, и Ингрид охотно показала ему резьбу, покрутив разными сторонами. – Это надо ж! Перевёртыша придумала.

На губах Ингрид показалась едва заметная улыбка.

– Вот дед твой вырезал узоры на этой двери. – Хаук коснулся шершавой рукой резьбы на дереве, погладил ласково изображённого на ней змея, как домашнего кота. – Я же так и не смог научиться, но, видимо, не стоило мне грустить об этом, так как его талант достался тебе.

Он отпил из кружки, обжёгся и отставил пока отвар.

– Ты смотришь на мир его глазами. Ясными и бесстрастными. А потому подмечаешь в нём каждую мелочь.

Ингрид кинула быстрый взгляд на отца. Хаука на краткий миг бросило из жара в холод от её взора, и он закивал, довольный.

– Да-да! Этими самыми глазами. Точно как у твоего деда! – Он снова кивнул. – Взгляд у него был такой же: грозный, холодный, гордый. Но в то же время мудрый. Всё обо всех отец мой знал наперёд, точно сейды были ему знакомы, но был он обычным человеком, как и мы с тобой.

Ингрид опустила ресницы.

– Скажи-ка, дочь, что ты не пошла за Ольгира? Он не обманывал, будто осыплет тебя серебром и золотом. Скажи, увидела в нём что-то недоброе?

Ингрид вздохнула и отложила нож. Она совершенно не понимала, как рассказать отцу о том, что произошло на переправе. Ей было стыдно и страшно, будто в том была её вина.

– Он… – Она помедлила, взвешивая все слова, что приходили на ум, в попытке отыскать нужные. – Он нехороший человек.

– Вот как. Это ты поняла, когда познакомилась с ним тогда?

– Да.

– Я верю тебе, – изрёк Хаук. – Все мы нехорошие люди, просто кто-то может это побороть, дабы не навредить ближнему, или хотя бы спрятать, чтобы на глаза не попадалось, а кто-то – нет.

Плечи Ингрид дрогнули.

– Не думаю, что он опасен для нас. Твой отказ видели лишь его преданные псы, а потому он не захочет возвращаться сюда, чтобы не бередить рану на своём самолюбии. Забудет про нас и отстанет. Я бы предпочёл забыть.

– Я бы не забыла такое, – прошептала Ингрид, но Хаук её уже не слышал. Он ушёл в глубь дома, шумно отпивая горячий отвар. – Я бы отомстила.

Ливень закончился скоро, как и предрекала Ингрид. Она обернулась, чтобы сообщить о том отцу, но он уснул. Ингрид смолчала.

Показался край чистого, умытого неба, блеснуло солнце, и туча против его света окрасилась густой чёрной краской. Грозы ещё громыхали, и Ингрид с упоительной дрожью во всём теле слушала их, переплетая косы лентой. Наконец она выскочила из дому, тихонько прикрыв дверь. Вырезанного перевёртыша Ингрид взяла с собой.

Её босые ступни утопали в сырой траве. Она ёжилась от холодка, но ощущение это было приятным. Взобравшись на холм, она сбежала с него, и ноги несло всё дальше и дальше от дома, от частокола. Река бежала вместе с ней по левую руку. Но вскоре их пути разошлись, и Ингрид свернула на тонкую тропку в лес.

Тот встретил её упоительным запахом сырости и недавней грозы. Под ногами расстилался ковёр из мха и черничных листьев. Ягоды ещё были светлые, незрелые, но кое-где уже попадались тёмные и спелые. Ингрид опустилась к земле и принялась собирать их в пригоршню, одну клала в рот, а три складывала в ладонь, и вскоре набралось с горкой. Она улыбнулась, довольная, и пошла дальше по тропе, неся перед собой в сомкнутых ладонях спелые ягоды. Тёмный сок их измазал её пальцы.

Наконец она вышла к Старому месту. По крайней мере, так называл его Хаук. На круглой поляне стояло два покосившихся столба со страшными лицами – что-то похожее как раз и вырезала Ингрид. Вокруг них были разбросаны светлые камни, почти не тронутые мхом, но испещрённые тонкими рунными символами. Ингрид остановилась напротив столбов и высыпала ягоды на камень с выбитым в нём жёлобом. Наверное, прежде здесь лилась жертвенная кровь, но теперь капал сок спелой черники. Ингрид медленно приблизилась к столбам и прошла меж ними.

Откуда ни возьмись налетел холодный ветер, срывая капли дождя с листвы. Ингрид