— Ну, мне интересно знать все про растения — пропорции, сочетания… Люди вяло пользуются исходными свойствами, разбирают все на молекулы и лепят пилюли с четкими действиями…

— И чем это хуже? — вернул взгляд на монитор.

— Ничем, даже лучше — все под контролем, никаких побочек… — зашла с другой стороны.

— Абсолютно согласен, — не поддался на провокацию.

Я закатила глаза:

— В этом месте ты должен был возмутиться, что достаточно знать свойства растений, чтобы минимизировать побочки…

— Людям это не подходит. И они правы. Потому что только у оборотней к знанию прилагается нюх, — заявил он, не отрываясь от экрана.

— А представь, что мы с тобой вдруг сможем не только ругаться, но и спокойно поговорить на тему сбора, заготовки, пропорций и хранения… — нависла над столом рядом с ним.

Он, видимо, попрощался с идеей поработать, откинулся на спинку стула:

— И что ты хочешь знать?

— Все, — пожала плечами. — Что и для чего ты намешиваешь.

— Дана, я даже если захочу, не все смогу объяснить.

— Ну что-то же сможешь?

Да-да, я умею получать от мужчин то, что хочу. Папа тоже сначала упирается, потом предпочитает дать, что мне нужно, лишь бы не признаваться в том, что у нас — полное фиаско в отношениях. А так какие никакие, но они есть.

Сезар вздохнул:

— Я не умею учить других.

— Я умею. Соединим наши таланты.

Его усмешка добавила неопределенной горечи в мою вроде бы победу.

— Хорошо, соединим усилия, — улыбнулся шире. — Ты есть-то будешь?

Не стала напоминать о своей мультизадачности, покорно достала тарелку и сняла крышку с кастрюльки.

— Говядина?

— Нутрия.

Ну, где наша не пропадала? Водяными крысами я обычно не питаюсь, но пахло обалденно. Спагетти в соседней кастрюльке обещали удачу моему посвящению. Я наполнила большую тарелку — голод испытывала зверский, его утолению, пожалуй, и правда бы не помешала тишина.

— Спасибо, — оставила ненадолго Медведя в покое и удалилась к камину.

Но он в покое меня оставлять не собирался.

— А где чай? — моргнула я на два бокала, что он поставил на столик. По ним призывно пробежались блики от пламени и перескочили на бутылку.

— Сказал же — смешивать рано, — поднес он нос к пробке и прикрыл глаза. — Белое. Сто лет валяется. Но мне кажется, тебе понравится.

— Ты хочешь мне понравиться? — потянула губы, откладывая вилку.

— Нет.

И это правда.

— Ты неудобный, Медведь. Даже для своих, да?

Вино немного пузырилось, будто шампанское.

А он бросил на меня внимательный взгляд поверх бокала. И выбил воздух из груди простым вопросом:

— Зачем тебе противозачаточный имплант?

Я провела языком по зубам и опустила взгляд в тарелку. Сначала силилась ответить, но с каждым вздохом становилось понятно — не могу. А потом нагнало и больно приложило пониманием, что он может обо мне подумать. Ну правда, зачем девочке противозачаточный имплант? Замуж она собирается не по любви, спать с будущим мужем не планирует…

— Дана, — устал ждать Сезар, опускаясь передо мной на колени. — Ты не говоришь со мной о том, что между нами происходит. Вернее, говоришь, но больше пытаешься показать, что тебе все равно. Тебя принуждали? Ты боишься, что сделают снова? Или это уже сделал я?

— Ты — нет, — не задумалась даже.

Я вскинула взгляд и попала в плен его глаз. Показалось, что все мои домыслы разлетелись в пыль. Я все пытаюсь упаковать Медведя в понятное мне явление и не могу. Потому что в его глазах сейчас снова беспокойство, пусть и скрытое за холодной решимостью. Я никогда не пойму того, что понимает сейчас он.

— Тогда кто?

— Сезар… я не помню… — выдавила глухо. Готова была поклясться, что даже не слышала слов, которые слетели с губ. — Я так напилась, что наутро пришлось вызывать скорую. А через месяц делать аборт. Мне было шестнадцать.

По гладкой поверхности его взгляда не прошло ни единой ряби:

— И с тех пор у тебя никого не было, — констатировал, будто не замечая болезненность темы.

— Нет, — вспомнила, что взрослая и не должна оправдываться. — А имплант стоит по распоряжению отца.

А вот теперь взгляд Медведя дрогнул, по золотистой каемке словно разряд молнии прошелся, так она заискрила.

— Я не неудобный для своих. Просто они уважают мой выбор быть одному.

«Уважают выбор быть», — услышала я. Меня никогда не интересовало чужое мнение, но было до чертиков интересно, что понял этот представитель другого мира обо мне. Только делиться он не собирался.

А я поспешила запить горечь разговора большим глотком вина. Но, видимо, разговор не закончился. Сезар вернулся с тарелкой и уселся в кресло.

— Почему ты живешь один? — То, что он вернулся, согрело гораздо лучше вина. — Я же могу тоже задавать вопросы?

Он помолчал, прежде чем ответить:

— Мне просто нравится жить одному.

— Не скучаешь? — я вернулась к еде. Не хотелось накручивать напряжение и возвращаться к страху, который временами вызывал Сезар.

— Мать жила одна… со мной, — отвечал он непривычно спокойно, но будто на другом языке, — я привык.

— Давно ее нет?

— Пятнадцать лет.

— И ты живешь один все это время?

— Да.

Ничего особенного… просто его мир сейчас разорвало на части бомбой моего вторжения. И терпит он только потому, что думает, будто я его спасу. Я даже жевать перестала, чтобы не помешать себе осознать глубину ситуации, в которой оказалась.

— Сочувствую, — среагировала запоздало.

— Чему? — не понял он.

— Я о том, как тебе сейчас сложно терпеть меня тут, — тряхнула волосами и потянулась к бокалу, но почувствовала на себе жгучий парализующий взгляд.

Сезар смотрел на меня, сдвинув брови и сжимая зубы так, что в свете огня очерчивались, усугубляя напряжение, жесткие линии лица.

— Я не терплю тебя, — прорычал, раздувая ноздри.

— Нет? — вздернула брови.

— Нет.

Немало. Но теперь уйти захотелось еще больше.

— Есть идеи, как долго ты меня будешь «не терпеть»? — Я взялась за бокал.

— Нет.

Я отвернулась к камину, раздумывая. Домой не вернусь. Не знаю почему, но мне стало очевидно, что эти компромиссы с отцом мне больше не нужны. Как только расстанемся с Медведем, опустошу свой счет, если папаша его еще не заблокировал, и уеду в Смиртон. Плевать на судимость, что мне пришьет отец. Попробую пробиться там…