Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 13 14 15 16 17 18 19 20 21 ... 172
Перейти на страницу:

Вода в ведре нагревалась. Соломея сняла одежду и прошла, зябко ступая по полу босыми ногами, к крану. Наготы своей не стыдилась, а тело, ждущее чистоты, она без опаски доверяла Павлу, уверенная, что он все сделает так, как нужно, как должно быть. Мыл ее Павел, как маленького ребенка. Соломея, чувствуя на себе его руки и теплую воду, уловила: тяжесть, бывшая в ней, давившая душу, уходила. Скатывалась вместе с водой и пеной на пол. На смену же приходило иное, совсем, казалось, забытое и невозвратное – душевная легкость и чистота самой себя.

Павел вытер ее, обрядил в мужскую рубаху, уложил на раскладушку и укрыл одеялом, плотно подоткнув его со всех сторон. Сам сел на пол, и глаза, его и Соломеи, снова оказались на одном уровне. Чистая, легкая, Соломея показалась самой себе маленькой девочкой и, благодарная за это, улыбнулась Павлу. Попросила:

– Ты расскажи мне – где мы? И про этих, которые пели. Вообще, говори что-нибудь, а я буду слушать.

– Я до охранника твердозаданцем был, на шарикоподшипниковом, а они там работали. Петро и Фрося их зовут. В одном цехе вкалывали, а я мальчишка, глупый, вот они и держали меня за сына. Петро и Фрося… – Павел хотел что-то добавить, но сам же и оборвал себя резким взмахом руки. – А комната… ее мой знакомый тут соорудил. Он знает и я, больше никто. Ты лучше спи, а говорить после будем, времени хватит.

Соломея поняла, что Павел от нее что-то скрывает, не договаривает до конца, но расспрашивать не стала. А он, без голоса, одними губами:

– Спи, спи…

Соломея закрыла глаза и уснула.

И снова оказалась на лесной дороге, на том месте, откуда она хотела вернуться, когда пробудилась. Теперь она уже не шла, а бежала, по-ребячьи подпрыгивая от избытка сил. Спешила, с любопытством заглядывая за каждый новый поворот, – а там что? а там? А там лежали солнечные полосы, и горела на траве роса. «Но где-то ведь дорога кончается, – думала Соломея, – куда-то она должна меня вывести!»

Соломея умерила бег, пошла шагом и больше не заглядывала за повороты, а смотрела себе под ноги и не сразу заметила, что дорога кончилась. Уперлась в густой березняк и кончилась. Соломея постояла, раздумывая, и двинулась прямиком. Скоро и березняк кончился. Перед глазами открылось поле, и посредине его высилась крутая гора с едва заметной тропинкой между низких кустов. Заглядевшись на гору, Соломея запнулась. Под ногами серел большой деревянный крест. Дерево старое, обмытое дождями и обдутое ветром, основание – в трещинах. Крест, видно, лежал на этом месте давно, и в основании проросли из широких трещин тонкие былинки. Соломея нагнулась, дотронулась рукой до былинок и до самого креста. Дерево оказалось теплым, а былинки – мягкими.

– Зачем он здесь?

И во второй раз проснулась.

Открыла глаза и вскинулась на раскладушке – Павла в комнате не было.

14

Глубокая ниша, вырытая возле горячей трубы, круто уходила вниз. На самом дне, застеленном листами картона и тряпками, лежали двое. Места им, чтобы вытянуться в полный рост, не хватало, и они лежали, свернувшись, подтянув к животам колени. Рядом пищали, шуршали мыши, затевая возню, и не давали уснуть. Приходилось отгибать угол картонного листа, быстро-быстро стучать по нему казанками, и мыши, пугаясь резкого звука, брызгали по укромным углам, замирали там, набираясь смелости, чутко внимали людским голосам:

– Петь, а Петь, слышь…

– Ну.

– А ты у меня хороший, правда, хороший…

– Не может быть…

– Мо-о-жет… Раз ты есть, значит, и быть может.

– Помолчи, болтало.

– Молчу, молчу. Петь, а Петь, слышь…

– Ну.

– А ты баян надежно упрятал? Не найдут?

– Искальщики не выросли.

– Петь, а Петь, слышь…

– Оглох я, на два уха!

– Ты не серчай, ты же хороший. Давай лучше поцелуемся.

– Еще чего.

– Петь, а Петь, слышь…

Ответа нет.

– Петь, а Петь… скажи, как ты меня любишь.

– Как санитара. Да замолчишь или нет, в конце концов! Ефросинья!

– А я туточки.

– Спи, холера!

– Сплю, сплю. Петь, а Петь, ну что мы с тобой в ячее не выспимся?! Загребут, не дай бог, в наезд, и выспимся. Полезли наверх, в лес заберемся подальше, там звезды видно…

– Да мать-перемать! Ноги не вытянешь, баба наговориться не может, труба бок жгет, а тут еще падалью с мышами воняет! Во, жизнь горбатая! Пошли!

– Пошли, пошли, Петь, я всегда готовая.

Петро, чертыхаясь, сгреб из-под себя тряпки в угол, пригнул голову и полез из тесной ниши наружу. Фрося, не отставая от него, скреблась следом. В горловине, на самом выходе, ниша становилась совсем узкой, и Петру пришлось немало поизвиваться, пока он не протиснул широкие плечи. Земля осыпалась, сухо шуршала и падала вниз, на Фросю. Та от пыли чихала со всхлипами и безропотно ожидала, когда Петро подаст руку. Фросе было тяжелей выбираться, и она, чтобы уменьшить объемы, стянула сначала бушлат и подала его, а после, крепко ухватившись за руку Петра, покарабкалась и сама, тараня и соскребая грудью целые земляные пласты.

– Тише, Петь, тише, – подавала она голос, – богатство мое не раздави, сам заскучаешь.

– Ты лезь, шевелись, как живая! – недовольно бурчал Петр, вытягивая свою подругу на белый свет.

Белого света, впрочем, не было.

Редкие фонари на свалке погасли, мусорные горы и кучи мрачно темнели, а над ними с воем носился ветер. Ровно и сильно шумел верхушками недалекий лес. К нему и подались Петро с Фросей, быстро угадывая в темноте знакомую им дорогу. Шли они, как всегда ходили по земле, след в след, он – впереди, она – сзади, и еще не бывало случая, чтобы Фрося отстала от Петра хоть на пять шагов.

В лесу казалось тише и, как ни странно, светлее. От берез. Они стояли подбористо, одна к одной, и кора на них вызрела такой белой, что от нее шло свечение. Снежный наст просел, тропинка, утоптанная на зиму, обледенела, и идти по ней – сущее мученье. Ноги то и дело соскальзывали, проваливались, а в широкие голенища сапог засыпался острый, зернистый снег. Фрося ухватила Петра за хлястик бушлата и поспешала, успевая время от времени поднимать голову вверх. Она искала звезды. Но над землей низко стелился грязный полог, и плоть его была непроницаема.

Тропинка вывела их на махонькую полянку. Посредине полянки чернело старое кострище. Снег здесь вытаял до земли, и она смешалась с углями и пеплом, накрытая сверху влажной моросью. Петро наломал сухих веток, разгреб кострище, и скоро под его широкими ладонями несмело затеплился трепетный огонек. Быстро набирая силу, хватаясь за ветки, безбоязненно вскидывался вверх, словно хотел достать и лизнуть острым языком темный полог.

С огнем стало веселее. Ближе к костру подошли березы, оберегая его и людей от ветра, горько и сладко пахло дымом и вольной волей. Где-то далеко, будто ее и не существовало вовсе, осталась ячейка под номером одна тысяча семьсот двадцать три, а вместе с ней наезды, зеленые фургоны и санитары – все это кануло и забылось, как забывается поутру сон ночи.

1 ... 13 14 15 16 17 18 19 20 21 ... 172
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?