план действий. Дальше уже легче. Главное, знать, что делать. Нужно рассеять этот туман, нужно сообразить»…

Несколько минут собираюсь с силами. Начинаю тянуть груз своего древесного тела из пропасти кресла, куда оно провалилось. Еще несколько минут стою, делая над собой усилие, чтобы не сесть снова. Тяжелая, древесная рука вяло поднялась вверх, за ней вторая – и остановились, не зная, что делать дальше. Еще минута – и обе руки упали в изнеможении. Снова мука насилия над собой. Снова мука от бессилия это сделать.

* * *

Да что со мной такое?! Это наваждение, проклятие какое-то! Бессилие, бессилие разлито по всем моим клеткам. Ведь только что, я была нормальным человеком! Вернулась домой – как околдовал кто-то эту квартиру. Может, это полумрак так на меня действует?!

Нет сил поднять руку, нет сил трезво смотреть, нет сил ясно думать, нет сил сидеть, нет сил стоять… Нет сил!!!

* * *

Плюнула, и решила расслабиться, махнув на все рукой. Но, увы, так настойчиво манившие меня хоромы глухого сна не принимали меня в свои объятия. Едва я закрою глаза, вереницы смутных рассуждений, сомнений, вопросов, эшелонами, словно видимые через стекло в дождливый день, бесконечно идут, идут, идут…

Несмотря на то что добрых девяносто процентов меня погружено уже в древесный покой, что-то более сильное мешает мне забыть о кошмаре моей раздвоившейся жизни. Я ни на минуту не перестаю с напряжением, на которое только способно мое издыхающее тело, искать выхода, думать: как, куда, что делать?..

Изнурительное состояние! Встала, выпила воды из-под крана, умылась холодной водой. Стало легче. Но ненадолго.

Подошла к приемнику. Повернула широкое колечко, вспыхнула лампочка, и через несколько молчаливых кругов пленки полились в комнату легкие задумчивые звуки. Осторожно, по капельке, они вливались в мой организм – нотка за ноткой, ассоциация за ассоциацией, как из волшебной капельницы, наполняя жизнью клетку за клеткой. И, как в сказке, под целительным действием волшебного зелья, оживали мои древесные руки, ноги. Голова, воспрявшая ото сна, поднялась, оглянулась кругом и увидела рассеивающийся туман!

Звуки нарастали постепенно и осторожно, становились громче и выразительнее… и вдруг, пробив паутину непроходимой лени, взорвалась и взвилась, как шампанское, в груди моей потрясающая энергия!

* * *

Как удивительно мне показалось то, что минуту назад все было так безнадежно. Как просто на самом деле все было. Вот он – ясный ответ. Если назвать это простыми словами, это всего два слова – смысл и красота. Как я могла утерять то, что есть самое главное?!

Я знаю, что надо делать, да я и всегда это знала… просто какое-то наваждение затуманило меня. Создавать такую вот красоту. Расти до того уровня, чтобы уметь создавать такую красоту. Вот и все – это же так просто.

Вдохновленная, я пошла в душ, на одном дыхании помылась, оделась, причесалась. Я чувствовала себя абсолютно пробужденной, нормальной, здоровой, талантливой, я чувствовала себя сильной. Только бы не потерять это ощущение, только бы опять не впасть в хандру. Быстрей, быстрей, лови момент!

* * *

Я вышла на улицу. Мне казалось, я знала, куда надо идти. Я увидела ответ на больной вопрос, как при вспышке молнии. Увиденное было еще так свежо, я помнила увиденное.

Неистовое желание вырваться – оно было столь сильно, что в эти минуты я способна была железную клетку голыми руками проломить.

Нет ничего на свете, что было бы мне не по плечу! Поеду в Манхэттен, поеду куда угодно. Пусть хоть полы подметать в какой-нибудь киностудии. Волонтером. Бесплатно работать! Кофе бегать носить. Пусть хоть это. Пусть хоть что угодно! Дальше – я нащупаю. Нельзя продолжать сидеть в изоляторе. Это смерть: и духовная, и физическая.

Киностудию найти не так-то просто. Может, они все в Голливуде? Нашла телестудию – NBC. Вышел охранник:

– Тебе кого?

– Я бы хотела обратиться… на работу… устроиться….

Без лишних слов, охранник написал на листочке номер телефона:

– Вот, телефон отдела кадров. За работой обращаться надо к ним.

Позвонила.

– Мы никого не набираем.

– Совсем никого?

– Совсем никого.

– А можно к вам устроиться волонтером. Не платите мне денег. Я буду работать бесплатно!

– Нет, спасибо, волонтеры нам не нужны.

– Любую работу. Лю-бу-ю.

– Спасибо. Никого не требуется.

– Даже бесплатно – никто не нужен?

– Мадам, я понимаю, что такое волонтер. К сожаленью, волонтеры не требуются. Успехов вам! Всего вам самого доброго.

* * *

Есть еще госпитали в Нью-Йорке. Тысячи больных людей нуждаются в уходе, в человеческом тепле, внимании.

Может, пойти в госпиталь, волонтером? Если уж никак с творческой работой, то хоть какую-нибудь пользу!

Ну должна же хоть на что-нибудь быть пригодна моя бесполезная жизнь!!!

Помню, когда дедушка лежал в госпитале, приходили монашки, они работали волонтерами. Может, хоть в госпиталь, волонтером?..

* * *

– Осторожно! Двери закрываются! Следующая станция: «Смоленская»! Переход на Арбатско-Покровскую линию….

Невзначай, мелькнет мираж, как будто ни с того ни с сего – и мне легче! Моментально и значительно легче! Теплей на сердце. Пусть мне остались одни только мечты… Но хоть мечты-то остались!

* * *

Добраться до госпиталя в таком большом городе, как Нью-Йорк, занимает век. Найти в этом госпитале того, кто набирает на работу волонтеров, занимает четыре века. После того, как я оббегала все этажи Бэс-Исроел-госпиталя на Первой авеню по четыре раза и, побывав в четырех тысячах кабинетов, переговорила с четырьмя миллионами клерков, я наконец услышала реальный ответ:

– Спасибо за предложение, это очень трогательно с вашей стороны. Однако волонтеры нам не нужны.

Монашек брали волонтерами, это я точно помню. Со мной даже разговаривать не хотят. Неужели даже на дармовой труд я не пригодна? Не понимаю, ничего не понимаю…

* * *

НИКОГДА, НИКОГДА, НИКОГДА – НЕ СДАВАЙСЯ!!!

* * *

Еду в сабвее. Домой. А куда же? Напротив меня сидит мужик, жрет что-то пахучее на весь вагон. Поев, вытер руки бумажной салфеткой, бросил салфетку на пол. Разовую посуду вместе с объедками положил на пол, себе под ноги, прямо там, где сидел. Все сидят вокруг, хоть бы кто бровью повел. Как будто вовсе ничего не происходит. У нас, если я кому и расскажу об этом, просто-напросто не поверят. Скажут, что я преувеличиваю или сочиняю.

Вот бомж, сидевший в конце вагона со всем своим тряпьем и мешками, двинулся в центр, раскидал все свои вещи на полу. Посмотрел на них, полюбовался, затем решил усесться прямо на полу, на своих раскиданных тряпках. Ноги в ссадинах, весь грязный, сидит, всю дорогу сам себе под нос что-то