Помню, я частенько сидел в одной забегаловке и слушал. Наверное, я был странным: долговязый тощий негритенок, всюду сующий свой нос. И кто-то указал на двух парней, сидевших в закутке. Русские. Они действительно бежали. Им нравилась наша еда, сэндвичи с беконом, сырные сэндвичи, картошка фри.

– Давай же, Сид, – попросил я. – Кем он был, тот мертвец?

– Позволь мне закончить. Я сдружился с одним из моряков, ему было всего шестнадцать, чуть больше, чем мне, и он сказал, что его зовут Мэлэр. Странные имена у них были. Он объяснил, что это значит «Маркс Энгельс Ленин Электрификация Революция». Бедняга Мэлэр, мы так ржали над его имечком. Все таскали для него еду, он был такой худой, совсем заморыш. В войну он был совсем ребенком, наверняка голодал, потому толком и не вырос. Все его подкармливали, это я помню. А корабль ушел. Мэлэр и тот другой парень исчезли, сошли на берег в Бруклине. Долгие годы я искал их. Помешался на этом. Я хотел знать, что случилось.

– Ты нашел его?

– Извини, – Сид поднялся и, прихрамывая сильнее обычного, направился в ванную.

– Из-за него я впервые и наведался в Ред-Хук, – продолжал Сид. – Из-за Мэлэра. Я подумал, что он мог обосноваться где-то здесь. Я собираюсь написать книгу, включу туда этот эпизод, ведь для меня столько с ним связано. Это стало важной вехой в моей жизни – отсюда и язык, и русские привычки, вся эта романтика. Потому я и стал репортером, потому отправился в СССР, чтобы пожить там. Все – оттуда. Видимо, потому я и тобой заинтересовался» – он слегка улыбнулся мне.

– Кто был тот человек? – спросил я.

– Моряк?

– Утопленник.

– Моряка-то я видел пару раз. Мэлэра. Его нельзя не узнать. Он все такой же маленький. Правда раздобрел. Коренастый такой. А его синие глаза такие большие, что им тесно на лице, – нельзя не узнать их. Несколько лет назад почудилось, будто он сидел в одном из здешних прибрежных баров, а кто-то сказал мне, что он вроде переехал на Брайтон-Бич. Кажется, в семидесятых я его там видел. В русском видеомагазине.

– Ты уверен?

– Нет.

– А потом ты искал его?

– Какое-то время, но годы шли, я переехал и бросил поиски. Такое чувство, будто предал его. В общем, поиски я прекратил.

– Давай поговорим о покойнике. Человеке, чье тело ты нашел и вызвал полицию. Так ведь? Ты знал его имя?

– Эрл, – сказал Сид. – Это мой кузен, вернее, сводный брат. Я не сразу узнал его.

Сид заварил еще кофе и разговорился так, что не остановить. Я курил и слушал.

– Эрл, – повторил он. – В детстве я не знал точно, кто он мне. Думал, что незаконный сын моего дяди. С ним никто не общался, но мы дружили. Он как-то встретил меня у школы и сказал, что мы родня, и это было очевидно для меня даже тогда. Он жил близ Кони-Айленда. «Ниггер-таун», так называли это местечко. Под мостом. Люди сооружали там лачуги и жили в них. Спали, готовили, стирали белье, развешивали его на веревках. Целая община черных бедняков. Люди того поколения умели хранить секреты. Детям никогда не рассказывали. И никто не обсуждал то, что представлялось постыдным: рак, самоубийство, любое неприятное явление. Если у кого-то случался рак, это слово произносили шепотом, словно проклятье. У нас было три самоубийства в одном поколении, но никто об этом не упоминал. Может, потому я и стал репортером: эта профессия предполагает работу с фактами, поиск правды, понимаешь? Прежде всего об этом я и думал. А сейчас факты просто стряпают и манипулируют ими. Поэтому я ушел с работы.

Он снова уклонился от темы.

– Так что твой кузен?

– Не кузен.

– А кто он был?

– Он был моим единоутробным братом, – ответил Сид. – Лишь через много лет я выяснил, что в девичестве моя мать встречалась с одним из папиных рабочих, бедным парнем, посыльным при бакалее. Ей было всего шестнадцать. Ей бы не позволили выйти за него. Ребенка отдали в приют, и никто ничего не сказал. Но Эрл как-то все прознал и нашел меня, но и он не рассказывал об этом. Он подружился со мной. И мы с ним болтались по Ред-Хуку, торчали в той закусочной, где русские ели сырные сэндвичи.

Сид улыбнулся.

– Эрл был моим кумиром. Он был сильным и веселым, ничего не боялся, но ему, наверное, и терять-то было нечего. Он встречал меня после школы, я подарил ему свой велик и соврал родителям, будто потерял его. Я обзавелся новым синим велосипедом, и мы катались по Ред-Хуку, сидели на берегу, смотрели на корабли, на краны, лихо разгружавшие огромные лихтеровозы. Мы подружились с русскими моряками, особенно с Мэлэром. Потом он пропал, а вскоре после этого я потерял из виду и Эрла. Может, мои родители что-то пронюхали. Не и шепотом, словно проклятье. У нас было знаю Никогда не спрашивал. Не мог же я сказать им. что катался по Ред-Хуку, что отдал свой велик Эрту, – они бы меня прибили. Я боялся, что они его как-то наказали. Ты не представляешь, какие строгие нравы были в том обществе, где я рос. Однажды я спросил о нем кузину моего возраста, но она притворилась дурочкой. Или дурочкой и была. Мэри Элеонора, крохотная девчушка с конопатым личиком, волосы собраны в пучок, на ногах вечные чешки. Она все знала. Я видел по ее хитрой физиономии, что она все знает про Эрла, но не скажет. Наш дом был полон секретов. И годились те секреты лишь для одной цели, понимаешь? – Сид с трудом вылез из кресла, подошел к пианино, принялся рассматривать семейные фотографии в серебряных рамочках.

– Для чего же?

– Для предательства.

– Продолжай.

– Несколько недель назад, когда я впервые увидел этого бездомного, ничего не шевельнулось. Он был одет в лохмотья, скрюченный, лицо в струпьях, больной и пьяный, казался глубоким стариком. От него воняло. Я видел его несколько раз издали и тотчас переходил на другую сторону. Я расспросил кое-кого из соседей, и они сказали, что он безобидный. Любит выпить. Может, баловался и наркотой, когда удавалось разжиться. Он был безобидный, но я боялся его. Он повадился приставать ко мне, просить мелочь. Пытался привлечь мое внимание, семенил за мной по улице, а я спешил убраться поныне. А позавчера, в субботу, увидев его, удирал со всех ног. А надо было помочь ему.

– Ясно.

– Ты понимаешь, да?

– Думаю, да.

– Это был Эрл. Наверняка. Вот почему он так гонялся за мной, и вот почему возникло чувство, будто я заглянул в зеркало. Мы не виделись больше полувека, Арти, но я узнал. Я предал его в детстве тем что никому не рассказывал о нем и не помог ему, и сейчас я предал его вновь. Вчера утром я вышел за кофе, увидел тело и позвонил в Службу спасения, почувствовал, что это он, а потом успел заглянуть, пока не застегнули трупный мешок. Теперь все кончено. Сообщи кому следует, Арти, ладно? Пожалуйста. Пусть его похоронят, как надо. Я оплачу счета. Извини, если злоупотребил твоим расположением, но я не знал, кому, черт возьми, еще позвонить.

– Отчего он умер, как ты думаешь?