«Я нисколько не сомневался и даже знал, что в Морском Генеральном Штабе план войны с Германией был подробно разработан и был детально известен командовавшему тогда Балтийским флотом адмиралу Эссену и его Штабу; но какая цена была этому плану, раз базы оставались неподготовленными, материального снабжения было недостаточно и, наконец, не была закончена постройкой главная сила Балтийского флота – его дредноуты; в составе Минной Дивизии существовал только один серьезный истребитель “Новик” [21], а мореходные подводные лодки имелись лишь в проекте… Балтийский флот, может быть, избег разгрома исключительно благодаря смелой решительности адмирала Эссена, взявшего на свою ответственность еще до официального объявления войны (но когда уже для всех была очевидна ее неизбежность) отдачу распоряжения о постановке грандиозного минного заграждения при входе в Финский залив».

Колчак рассказывал, что после распоряжения Эссена о спешной подготовке «к выполнению ранее выработанного нами плана ближайших военных операций Балтийского флота» ввиду неминуемого и скорого начала войны решение о постановке заграждений, не дожидаясь приказа из Петербурга, было принято по его, Колчака, инициативе. Вообще вопрос о соотношении ролей командующего и его штаба или влияний кого-либо из штабных офицеров слишком сложен и в большинстве конкретных случаев, наверное, просто неразрешим для историков; но применительно к ситуации лета 1914 года на Балтике можно поверить, что голос Колчака действительно был отдан за немедленную постановку мин (а уж отстаивать свое мнение он, как мы знаем, умел горячо и убедительно). В самом деле, на основании анализа европейской обстановки Александр Васильевич и его единомышленники в Морском Генеральном Штабе прогнозировали скорое начало войны (в качестве вероятного срока еще за пять-шесть лет до этого называя 1915 год); с другой стороны, слабости русской морской обороны должны были быть прекрасно известны Колчаку. Отсюда следовали как трезвая оценка очередного европейского кризиса, так и стремление максимально обезопасить свои берега, главную базу и столицу от нападения в первые дни войны. (Адмирал Смирнов писал впоследствии: «С началом мобилизации был успешно выполнен план загражденья выхода из Финского залива минами – между островом Наргэн и мысом Паркалауд было поставлено восемь линий, состоявших из 6000 мин. Благодаря этим минам неприятельский флот, несмотря на подавляющее превосходство сил над нами, в течение всей войны ни разу не пытался форсировать вход в Финский залив».)

Можно предположить, что именно неполная реализованность планов обороны на Балтике, а вовсе не завершение «основной работы» в этом направлении, и повлекла переход Колчака на строевую должность в 1912 году. Здесь можно вновь увидеть его порывистый характер, нелюбовь к рутинной (тем более – не очень-то благодарной) работе или даже отступление перед трудностями. Однако не следует забывать, что уходил Александр Васильевич не «куда-то», и даже не в свою любимую Арктику, в относительно безопасные плавания тех же «Таймыра» и «Вайгача», а на миноносец Балтийского флота – того самого, состояние которого таким безрадостным тоном описывает Тимирев. Уже не имея возможности с капитанского мостика «Уссурийца» влиять на общие планы борьбы, Колчак фактически переводил себя в число не только подчиненных – исполнителей чужих приказов, но и, возможно, первых жертв грядущей войны, в неизбежности которой он был так твердо уверен.

Сложно сказать, удовлетворила ли его новая роль (хочется сказать, что вряд ли, и однообразная строевая «лямка» скорее всего была не по нему) и насколько желание Эссена перевести Колчака в свой штаб встретило отклик. Репутация Командующего, впрочем, была такова, что офицеру, разочарованному в службе в Генеральном Штабе, он должен был импонировать как нельзя больше.

«При всех своих достоинствах адмирал Эссен был прежде всего человеком “живого” дела и не терпел кабинетной работы и канцелярщины, – вспоминает адмирал Тимирев. – Не совсем правильно он отождествлял всякую штабную работу с “канцелярщиной”, почему и терпел ее лишь как неизбежное зло. Естественно, что он подбирал и ближайших сотрудников, проникнутых таким же взглядом на вещи, если же и оказывались люди другого направления, то они в большинстве случаев очень быстро заражались общим духом». Это, разумеется, вполне соответствовало темпераменту Колчака, и к Эссену он относился, кажется, с таким же пиететом, как десятью годами ранее – к Макарову. Но для работы штаба это имело не всегда благоприятные последствия, и если в целом Тимирев характеризует ее как «бессистемную, нервную, несогласованную», то на взаимоотношениях Колчака с его непосредственным начальником – возглавлявшим штаб адмиралом Л.Б.Кербером – он даже находит нужным остановиться специально:

«… А.В.Колчак, обладавший изумительной способностью составлять самые неожиданные и всегда остроумные, а подчас и гениальные планы операций, – не признавал никакого начальника, кроме Эссена, которому он всегда непосредственно докладывал. На этой почве у Колчака с Кербером всегда выходили конфликты, причем Эссен, уважавший и ценивший их, пожалуй, одинаково, совершенно неожиданно оказывался в роли примирителя обоих своих горячих и неуступчивых помощников.

При таких-то ненормальных условиях протекала многотрудная работа Штаба».

Между прочим, этим свидетельством в значительной степени обесцениваются рассуждения современных историков, стремящихся «поставить на место» Колчака указаниями на формальное распределение должностей. Оспаривая утверждения, согласно которым Александр Васильевич в первые годы войны был «мозгом и душой боевых действий на Балтике», они настаивают: «Мы ни в коей мере не пытаемся умалить роль А.В.Колчака как генератора оригинальных, а порой дерзких оперативных идей, некоторые из которых легли в основу замыслов и решений на операции и боевые действия Балтийского флота в кампаниях 1914 и 1915 годов. Однако отметим, что флаг-капитан по оперативной части (современный аналог – начальник оперативного управления штаба флота) в соответствии со своими функциональными обязанностями не принимал решений на применение сил флота и не управлял ими. Управление силами, в том числе в ходе минно-заградительных действий в южной части моря в первые месяцы войны, успех которых принято полагать заслугой А.В.Колчака, являлось естественной прерогативой командующего флотом адмирала Н.О. фон Эссена». Уходя от обсуждения по-настоящему серьезной проблемы об относительном вкладе различных чинов штаба в разработку планов боевых действий, авторы подменяют ее указанием на «функциональные обязанности», которые, как мы видим, на практике далеко не ограничивали деятельность столь инициативного и темпераментного человека, как Колчак.

Признавать ли отношения внутри штаба адмирала Эссена нормальными или ненормальными (конечно, второе, более того – сложившаяся ситуация противоречила теоретическим взглядам самого Колчака на обезличенность штабной работы), но они обеспечивали Александру Васильевичу возможность весьма активного вмешательства в различные стороны управления флотом, а при том, что круг морских офицеров был все-таки довольно ограниченным, – очевидно, способствовали приобретению Колчаком авторитета и популярности у тех, кто, подобно ему, был сторонником решительных и дерзких способов борьбы. И потому, даже признавая несомненную преувеличенность восторженных строк адмирала Смирнова – «Можно сказать, что история деятельности Колчака в Балтийском море есть история этого флота во время войны. Каждое боевое предприятие совершалось по планам, им разработанным, в каждую операцию он вкладывал свою душу, каждый офицер и матрос понимал, что его ведет Колчак к успехам», – следует не удивляться этой характеристике, а задуматься о тайнах человеческих взаимоотношений и влияний, которые далеко не всегда находят отражение в должностных расстановках или иных документах.