Ерофей отправился в Якутск за войском, хотя бы небольшим, и осенью того же 1650 года отряд новоиспечённого «приказного человека» Хабарова вторгся в Даурию. Три года молодцы Хабарова шныряли по Амуру, покоряли дючерских и даурских князей, брали аманатов, отнимали скот, пушнину и припасы. Хабаров был словно опьянён солнечными плёсами Амура, удачей и воздухом свободы. Он не думал о последствиях своих деяний: «Раззудись, плечо, размахнись, рука!..» Ерофей попросту распоясался. Его собственные товарищи написали «ябеду» о его притеснениях, и Хабарова арестовали. В цепях, как злодея, его отправили в Москву, а в дороге избили и ограбили.

Но упрямый Ерофей никогда не сдавался. В столице он сумел передать царю челобитную, в которой рассказал, что́ он совершил на Лене и Амуре. Алексей Михайлович был поражён одиссеей землепроходца. Он наградил Хабарова званием сына боярского, но денег и имущества всё же не вернул. За свои даурские подвиги Хабаров остался должен казне четыре тысячи рублей.

И ещё долгих восемнадцать лет Хабаров жил на суровой Лене, надеясь вырваться на благословенный Амур, построить там острог и заняться хлебопашеством. Но на все просьбы он получал отказ. В 1671 году Ерофей Хабаров умер в своей Хабаровке, так и не увидев сияющей реки, о которой мечтал. На Амур он возвратится только посмертно, когда его именем назовут новый город.

В Сибири не было крепостного права в том виде, в котором оно было в России, потому что Сибирь не знала помещиков. Крепостные имелись только у монастырей. Хотя неволя, конечно, существовала. Богатые люди покупали себе холопов: попавших в плен калмыков; инородцев, отданных в рабство за долги; ссыльных баб-разбойниц, которых привозили из России в жёнки сибирякам и выставляли на продажу; да и каких-нибудь несчастных русских, совершенно выбившихся из жизненной колеи и угодивших в кабалу.

А сибирские крестьяне в подавляющем большинстве были вольными. Вернее, многие из них были беглыми крепостными с Руси, но их не выдавали обратно хозяевам, а позволяли жить и крестьянствовать свободно. Обычно колонизация проходила так: к воеводе являлась группа мужиков и просила выделить им угодье для жительства. Воевода отправлял этих крестьян на какое-нибудь дальнее незанятое место, где можно завести пашни, сенокосы и выпасы, где есть лес и река. Для обзаведения казна выдавала мужикам в долг скот, зерно и разный инструмент – или деньги. Крестьяне шли, куда указано, и строили слободу – село, защищённое от набегов кочевников бревенчатой крепостицей. Вокруг слободы постепенно вырастали деревушки. Некоторые слободы потом превращались в городки-остроги – центры уездов. Округа все вопросы решала на сходах, а слободы управлялись выборными старостами. В общем, крестьянская колонизация Сибири осуществлялась добровольно и «гнездовым» методом – заведением слобод с выселками.

Заветной мечтой хлебопашцев было записаться в казаки. Казаками в то время называли всех, кто несёт какую-нибудь службу за свой счёт, и за это его освобождают от податей. Более-менее регулярная городская милиция называлась городовыми казаками. Ополченцы назывались беломестными казаками. Отряды самообороны слобод и сторожевые дозоры назывались черносошными казаками. Сменные гарнизоны в дальних и глухих острогах назывались казаками-годовальщиками. Крестьяне стремились попасть в казаки, чтобы приносить пользу своему селению и избавиться от налогов.

Для власти главным инструментом управления вольными слободами были переписи. Раз в несколько лет отряды служилых объезжали все селения и переписывали всех жителей от мала до велика. Переписи определяли налогоплательщиков и размер их налогов на годы, а то и на десятилетия вперёд. В «Служебной чертёжной книге» Семёна Ремезова сохранились его списки крестьян, составленные в поездках, – сотни имён. А тоболяков XVII века нынешние историки могут перечислить поголовно едва ли не за любой год. На Руси столь частых крестьянских ревизий не было: там учёт вели сами помещики, и то по команде сверху, потому и появлялись «мёртвые души».

Крестьяне сопротивлялись налоговому произволу, как могли. Чужак-переписчик был куда более опасен народу, чем собственный староста-вор или дьяк-вымогатель, разбирающий жалобу на притеснение. Не дать себя переписать означало на несколько лет спастись от поборов государства. Можно было, конечно, сбежать в тайгу, но тогда надо было начинать жизнь с нуля. И слобожане «договаривались» с переписчиками. За мзду из учётных книг исчезали десятки и сотни семей, а то ускользали и целые деревни.

Иногда крестьяне открыто бунтовали против переписей. Например, в 1685 году крестьяне Тюменского уезда не пустили к себе переписчика стольника Льва Поскочина. На следующий год Поскочин вернулся с отрядом и всё равно переписал мужиков. Мужики, не согласные с данными стольника, отправили начальству челобитные, но в ответ челобитчиков только высекли. Тогда лапотники восстали. Воевода Алексей Головин послал войско. И в конце 1687 года тюменские крестьяне – больше трёхсот человек – сожглись заживо на осаждённой служилыми людьми заимке возле речки Тегень.

Илимский острог в музее «Тальцы»

В начале XVIII население Сибири вдруг «увеличилось» почти вдвое, но это не бабы рожали, а просто усилилась государственная бюрократия: власти принялись следить за правдивостью переписчиков построже. Однако внезапная добросовестность чиновников вызвала народное смятение.

Перепись 1710 года стала причиной восстания ишимских слобод в 1714 году. В 1710 году крестьяне схитрили: в Коркинской слободе указали 88 дворов, а скрыли 411; в Абатской слободе – 26 дворов, а скрыли 228; в Орлове-городище – 146 дворов, а скрыли 150, и так далее. В 1714 году приказчик Немтинов распознал обман, донёс на укрывателей и обложил их налогами. Тогда слобожане Ишима подняли бунт – а драться они умели, потому что им часто приходилось отражать набеги калмыков и казахов. Они отбросили от слобод отряд полковника Нефедьева, потом – отряд дворянина Городничего, потом у отряда майора Бобровского отняли две пушки, потом из пушек и ружей отстрелялись от отряда подполковника Парфентьева и, наконец, прямо в судной избе зарезали князя Лихудьева, который приехал к ним на переговоры. Нешуточная война на Ишиме бушевала почти год. Мужиков усмирили только драгуны полковника Фёдора Матигорова.

Но ненавистные народу переписи в истории Сибири сыграли всё-таки положительную роль. Воеводам они позволяли иметь объективную картину состояния хозяйства, а каждого крестьянина – лично и по отдельности – приучали отстаивать свои права на благополучие, которое в Сибири зависело от личной инициативы, а не от барина.