Наконец, фонтан мой иссяк.

— Значит, ты больше не любишь Егора? — спросила меня Муся, так же бесцветно, как если бы речь шла о сорте сигарет. И в глазах ее в эти минуты не было ничего: ни осуждения, ни печали, только — вопрос.

— Наоборот. Теперь я снова могу думать о том, как я люблю его и вспоминать о нем, и плакать — я действительно вдоволь наревелась за эти три дня, но это были те благодатные слезы, что омывают душу и приносят облегчение — Конечно, я люблю его. И всю жизнь, наверное, буду любить, как бы она не сложилась дальше. Просто понимаешь, произошло вот что…. — произнося эти слова, я еще не знала, что скажу дальше. Слова эти произносил некто внутри меня, который в эти самые мгновенья делал важное открытие.

Вероятнее всего, это было мое подсознание, которое вдруг решило поделиться одной из своих скрытых, как правило, сентенций. И я с удивлением, и крайне напряженно внимая себе, закончила фразу — я простила его предательство. И все, что связано с ним перестало причинять мне боль. Пока он был жив, я грешная, не могла простить. И запретила себе не то, что думать о нем, но и помнить даже, что он существует на земле. Вернее, сделала это, конечно, не я — у меня силенок бы на такой поступок не хватило — а мое подсознание. Этот тип, ну, ты помнишь, психоаналитик, который пытался меня лечить, рассказывал, что существует такое понятие — « вытеснение» Иными словами, все, травмирующие наше сознание воспоминания, вытесняются в подсознание и там закрываются намертво. Вот и Егор подвергнут был вытеснению. Конечно, на все сто процентов это не получилось даже у моего подсознания, но на помощь ему Господь послал тебя. Вдвоем вы почти справились. Ведь, смотри, что получается — я продолжала вслух делать для себя открытия, заодно делясь ими с Мусей — мы вместе: ты, я и мое подсознание, словно бы, сговорившись, играли в игру, по условиям которой, Егор умер. Вспомни сама? Мы ведь, если и вспоминали о нем, то только в прошедшем времени. Если же я пыталась настичь его во времени настоящем, ты удерживала меня из последних сил. И спасибо тебе за это огромное. Но теперь это случилась: он умер по-настоящему и, значит, притворяться больше не надо. Понимаешь? — я задыхалась. Я была почти в восторге от своего открытия. Все становилось на свои места, все обретало завершенность и даже некоторую гармонию.

— Не знаю — тихо ответила Муся. Она, по — прежнему, был угнетена и подавлена, но мои логические построения, похоже, не ее оставили совсем безразличной. По крайней мере, я видела, что она уже начала размышлять в этом же русле, и даже готова вступить в диалог. — Я пока не очень понимаю, вернее, понимать — то я тебя, конечно же понимаю, но не знаю, согласна ли я с этим? Хотя логика, в том, что ты говоришь, безусловно, есть. И настроение теперешнее твое, как ни кощунственно это звучит, мне нравиться. Да, нравиться. Ты сейчас, почти прежняя, если, конечно, сейчас тебя держат не одни только эмоции. Знаешь, так тоже бывает, человек, в состоянии эмоционального волнения, не важно: положительного или отрицательного, способен продуцировать очень правильные идеи, и даже начать их осуществлять, но потом — пых-х! Как воздушный шарик, ушли эмоции — и он сдулся. Не сердись. Я Бога молю, что бы это было не так.

— Да перестань ты! Я тебе верю, кому же мне верить, если не тебе. И точно тебе сказать сейчас не могу: навсегда это во мне, или — на время. Как ты говоришь: на эмоциях.

— Ладно. Что сейчас об этом? Время покажет. — Мусино оцепенение сползало с нее буквально на глазах, словно морозная корочка в тепле. И только безмерная усталость никуда не уходила, она плескалась в мягких глазах, тянула вниз округлые мягкие плечи, не давала пошевелиться рукам, бессильно упавшим на полные круглые колени — Знаешь что, Мусенька! — решила я, продолжая демонстрировать свое выздоровление, взять инициативу в свои руки, — Давай-ка, допивая свой чай и ступай в ванну. А я пока постелю тебе постель: ты на ногах не держишься. А хочешь, я сейчас пойду приготовлю тебе ванну с хвоей? Или с лавандой? А ты пака допивай чай.

— Погоди. Сейчас я сама все сделаю. Но сначала я тоже должна сказать тебе кое-что. Дело в том, что я знала, что эта новая пассия Егора работает у него на фирме, и вообще кое-что про нее знала.

— Откуда?

— Наводила справки. В первое время, когда ты была особенно тяжелая ( сама того не замечая, Муся употребила применительно ко мне определение, которое используют обычно медики относительно своих больных. Что ж, по сути, для нее это, видимо, так и было ), я надеялась, что Егор одумается, что это с ним просто так, порыв, увлечение. Пройдет, и он одумается. Я же видела раньше, как вы были привязаны друг к другу. Я не верила, что можно вот так, в одночасье… В общем, я сама делала то, от чего так отговаривала тебя. Но мне казалось, что если это делаю я, — то это никак не задевает твою гордость, и самолюбие твое не страдает.

Мало ли что вздумала я? В конце концов, ты же знаешь, как все меня воспринимают: вечная нянька и жилетка для слез. В общем, мне было сподручнее. Я тогда говорила и с Геной Морозовым и с Леней Красницким — они только разводили руками. Эта женщина, она немногим моложе тебя, но совершенно обычная, не красавица, не урод — нормальная среднестатистическая девица. Взяли ее на фирму не так давно, в отдел рекламы. Что-то она там делала, какие-то ролики, интервью Егора, статьи организовывала в прессе.

Собственно, ты лучше меня знаешь, чем занимаются в отделе рекламы. А потом она предложила Егору какой-то проект, связанный с политикой. Что-то такое относительно его продвижения то ли в Думу, то ли еще куда. Я не очень в этом разбираюсь, да никто собственно ничего толком и не знал. В общем, Егор за этот проект ухватился, она стала часами просиживать у него в кабинете, они куда-то уезжали на целый день, приходили какие-то люди. Егор даже распорядился выделить отдельные помещения в офисе для них. Молодые ребята, между прочим, психологи, имиджмейкеры или как там это называется?

— «Пиар» это называется, от английского "public relation " — публичные отношения, связи, политическая реклама, иными словами.

— Да, именно так. Словом эта бригада обосновалась в офисе, вела себя вызывающе, всем хамила. Егор с девицей постоянно пребывал на каких-то обедах, ужинах с каким-то политиками Потом, он начал откровенно выживать ребят. Я имею в виду Гену и Леню. Потом и вовсе начались страшные вещи, но о них ты уже знаешь. Никто ничего не сумел доказать, я имею в виду гибель Морозова. Вроде какие-то неполадки с двигателем, была экспертиза. Леня решил не дожидаться чего — то похожего: увез семью, сам ушел из фирмы. Егор все больше завязал в политике, но дела у фирмы, как ни странно шли в гору, потом…

— Ты забыла один немаловажный этап?

— Какой? — в усталых, а теперь еще и виноватых глазах Муси испуганной пташкой вспорхнула тревога — Ты перечисляешь все то, что происходило с Егором, так?

— Да, из того, что мне рассказывали общие знакомые… А что?

— Ты пропустила один этап.

— Господи! Да какой, что же ты меня мучаешь? — в голосе Муси было столько неподдельного отчаяния, что я устыдилась — Какой?! Какой?! Подруга, называется: он меня бросил, аккуарт между появлением пиарщиков и взрывом Морозова — Ну да… — растерянность Муси была какой-то совсем жалкой, и я уже почти презирала себя за глупую выходку.