— Перво-наперво я хочу забрать свои документы и личные бумаги. Они, надеюсь, целы?

Все также глядя на мнущие тряпочку пальцы, Людмила кивнула:

— Целы.

Однако с места не поднялась, не бросилась заполошно собирать то, о чем я попросил. Что-то было не так, однако я не стал уточнять.

— Хорошо, — не дождавшись ее действий, продолжил я. — Тогда продолжаем разговор. Я прошу собрать мои вещи, которые, надеюсь, тоже в полном порядке.

Моих вещей тут было не так много. Однако в моем нынешнем плачевном состоянии и они могли пригодиться. Костюм, конечно, не нынешней моды, но так ведь и я тоже не молоденький уже — сгодится. Две пары брюк, кажется, рубашки, галстуки, ботинки… В общем, чтобы было на первое время, пока где-то обустроюсь, во что облачиться.

Супруга опять кивнула и отозвалась эхом:

— В порядке.

Однако вновь с места не тронулась.

— Вот и ладненько. Тогда последнее. Ты меня знаешь, я с подобными просьбами к кому-то обращаюсь исключительно редко. Однако сейчас ситуация такова, что не до щепетильности. Так вот, мне нужны деньги. Согласись, что я имею право у тебя попросить какую-нибудь сумму на первое время…

Говоря эти слова, я старался, чтобы ни тоном, ни голосом не выдать то смятение, которое клокотало в душе. Я, лично я, при моем самолюбии, при моем самомнении, прошу деньги у женщины! Причем, не просто у женщины, а у той, которая бросила меня, которая изменила мне, когда мне было невероятно трудно.

И все же я считал себя вправе так поступить. В конце концов, когда мы еще были одной семьей, я приносил домой все до копейки; когда был на войне, столько всего ей сюда привез… Я имел полное право взять намного больше, чем брал сейчас. Я имел право подать на раздел квартиры, на раздел имущества…

А, вот оно что! Раздел имущества! Она так подавленно сидит потому, что боится, что я именно так и поступлю! А я-то думаю…

— Ну и последнее, — повторился я, едва не забыв об этом. — Подавай на развод. Мне надоело быть…

Договорить я не смог. Потому что Людмила вдруг подняла голову и уставилась на меня. Даже теперь, будучи на нее в обиде, я оценил, насколько же она у меня хороша… Вернее, не у меня, теперь уже у НЕГО.

— Послушай, Костя, — увидев, что я замолчал, заговорила она. — Ты много знаешь людей, которые живут без ошибок?.. Ну, скажи, много?

Потом я не раз удивлялся сам себе, как это сразу не понял, куда она клонит. Но только в тот момент у меня и мысли не появилось, как дальше потечет наш разговор.

— Ты продолжай-продолжай, — озадаченный словами жены, сказал я.

— Ну, сделала я глупость, — заговорила она торопливо, словно боялась, что я ее перебью и она не успеет высказаться. — Ну, избей меня, а потом прости… Ты бы знал, как я раскаиваюсь…

Она еще что-то говорила в том же духе. А я ошеломленно молчал. Ничего себе заявочка! После всего того, что произошло…

— А его куда денем? — перебил я жену, кивнув на фотографию улыбающегося мальчугана.

Людмила бросила на карточку мимолетный взгляд и тут же обмякла, опять опустила голову.

— Куда же ты пойдешь? — тихо, тоскливо проговорила она. — У тебя же никого нет…

Надо же, по самому больному, по самому незащищенному месту бьет, — накручивал себя я.

А внутренний голос нашептывал: а ведь и в самом деле никого и нигде у тебя нет. Так чего же ты думаешь? Плюнь на все, да и оставайся. Да, стерва у тебя жена — ну так ведь не у тебя одного. Сколько с тобой мужиков сидело — что же у всех их жены верно ждали своих мужей? Вся-то разница: ты об этом знаешь, а многие делают вид, что не догадываются. Поживешь немного, постепенно все забудется и будете опять жить, как и встарь — дружненько и ладненько.

Да, может быть, — возразил я сам себе. Только эта симпатичная мордашка будет всегда маячить передо мной.

Ну и что? — удивился искуситель. Сколько людей усыновляют чужих детей — и ничего. По статистике десять процентов детей во вполне нормальных семьях рождается, как говорится, от соседов. А формальные отцы об этом чаще всего не подозревают. И даже если подозревают, благоразумно делают вид, что знать о своих рожках не знают, ведать не ведают… Ну а парень он славный — привыкнешь, будешь воспитывать за своего…

Но ведь она меня предала, когда мне было плохо, когда я там лямку тянул, — не мог согласиться я. Она же стерва!

«Предела» — передразнил меня внутренний голос. Говорит же, что ошибку сделала. Кается… Ты-то в жизни всегда ангелочком был, никого не предавал, никогда не ошибался, никому не делал больно? Ну а то, что стерва… Ты что же, раньше никогда со стервами не спал? Или мало мужчин на белом свете живет, которые знают, что у их жен что-то там было в прошлом? Больше сочувствовать надо тем, кто об этом не знает. Оставайся…

Но ты же знаешь, — внушал я сам себе, — что я ей этого все равно до конца никогда не прощу. Если вспылю, когда выпью, обязательно ей пенять стану.

Ну и что? — цинично хмыкнул искуситель. Сама же виновата, так почему бы и не попенять иногда?.. Ты подумай, о чем задумался! Выбор-то небогат! Или ты плюешь на все, в том числе и на самолюбие свое, и остаешься — тогда сегодня будешь сыт, пьян и спать в чистой постели с красивой женщиной. Или ты сейчас гордо удаляешься, будешь ночевать где-нибудь на вокзале, а то и в отделении милиции — а в чистой постели с твоей женой будет спать кто-то другой.

Почему-то именно такая постановка вопроса едва не решила все. И тогда неведомо, как все пошло бы дальше, как повернулась бы моя жизнь. Потому что, как ни говори, а сидевшая передо мной женщина была МОЕЙ ЖЕНОЙ. И тот человек, которого я не видел и не знал, в случае, если я уйду, будет спать не с какой-то посторонней шаболдой — он будет спать с МОЕЙ ЖЕНОЙ!

Покажите мне мужчину, которого такая постановка вопроса не заденет — и я ему не поверю.

…Все, о чем я так долго писал, всколыхнулось у меня в душе одновременно. Взвихрилось, закружило, сталкиваясь и искря. И я не знаю, что победило бы, если бы не случилось то, что случилось.

— Решать тебе, Костя, — опять глядя на свои нервно подрагивающие пальцы, заговорила, не дождавшись моего ответа, Людмила. — Я понимаю, что тебе ТАМ было несладко. Признаю, что я тебя практически предала. Все так. Только ведь пойми и ты, Костя, я ведь живая… А тебя не было столько лет… Ты скажешь, что и ты живой. Да. Только ведь у тебя там не было соблазнов. А тут — вон сколько мужчин вокруг. Ну и закружило…

Не было соблазнов… В памяти всплыл Машутка. Наверное, когда соблазнов нет, люди их сами придумывают. Природа есть природа, ее не обманешь. Так в чем же больший грех: здесь у нее ЭТОТ, или там у меня Машутка?..

Я дрогнул. В конце концов человек изначально тянется к определенности. И вот у меня выбор: определенность с неверной женой или полная неопределенность.