Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты хочешь сказать, что за десять тысяч долларов в неделю ты не сможешь с ней справиться?
На том конце провода помолчали.
— Считай, что она у тебя, — наконец сказал он. — За десять тысяч в неделю я достану тебе хоть Адольфа Гитлера.
Это были слова настоящего агента. Если бы не все остальное, ему бы просто цены не было. Я так и не попал на ужин, который приготовила Барбара. Вместо этого я тем же вечером вылетел на Западное побережье.
С того дня прошло три месяца. Я подошел к театру на Вайн-стрит, откуда шоу должно было передаваться в эфир. Было без пяти пять по тихоокеанскому времени. Через пять минут в Нью-Йорке будет восемь, и трансляция начнется.
Внутри был самый настоящий сумасшедший дом. От напряжения в воздухе прямо-таки слышались разряды, как удары хлыста жокея на финишной прямой. Я пропустил рабочих сцены, которые несли декорации, и направился за кулисы. Повсюду были расставлены камеры, сновали люди, весь пол был опутан проводами. Режиссер-постановщик что-то шептал в микрофон, прикрепленный к груди.
Я посмотрел в зрительный зал. Он был полон. Занавес еще не поднимали, но все с нетерпеньем смотрели на сцену.
Я наблюдал за зрителями, когда раздался голос из громкоговорителя:
— Три минуты до трансляции. Все по местам!
Я пошел обратно за кулисы. Рабочие установили декорации и спешили покинуть сцену. Камеры занимали свои места.
Продюсер вышел из своей кабинки, проверяя готовность. Он кивнул, но я даже не знаю, заметил ли меня. Вдруг он остановился как вкопанный.
— Где Жанна?
Режиссер-постановщик посмотрел на него, затем оглянулся по сторонам.
— Она же еще минуту назад была здесь!
— Идиот! — завизжал директор. — Теперь ее здесь нет. Ищи ее!
Мимо проходил один из рабочих сцены.
— Я только что видел, как она вернулась в артистическую уборную.
— Приведите ее сюда! Приведите ее сюда! — Продюсер прямо-таки бился в истерике.
— Две минуты до эфира, — раздался голос из динамика.
Режиссер-постановщик сорвал с головы наушники, бросил их на пол и помчался в сторону артистической уборной. Некоторые из его помощников бросились следом за ним, и я тоже.
Режиссер постучал в дверь.
— Мисс Рейнольдс, до эфира две минуты!
Ему никто не ответил.
Он постучал снова.
— Две минуты…
Я протиснулся сквозь толпу и встал перед дверью.
— Ну-ка открывай! — рявкнул я.
Режиссер попытался открыть, затем с виноватым выражением лица повернулся ко мне:
— Я… я не могу, заперто.
Я оттолкнул его в сторону и, отступив чуть назад, ударил ногой в замок. Дверь упала, и я вошел в комнату.
Она стояла, глядя на меня, с полным стаканом в одной руке и бутылкой в другой.
— Вон отсюда! — заорала она. — Я никуда не пойду!
Я выбил стакан из ее руки, когда она подносила его к губам, и бутылку из другой, когда она попыталась спрятать ее за спину.
Перехватив ее руку, я притянул Жанну к себе.
— Отпусти меня, сукин сын! — орала она, пиная меня ногами и злобно вырываясь. — Я хочу выпить!
Я не отпускал ее.
— Никакой выпивки! Мы же с тобой договорились. Ты должна выйти на сцену.
— Никуда я не пойду. — Она плюнула мне в лицо. — Я никуда не собираюсь идти! Ты обманул меня! Они пришли сюда не для того, чтобы слушать, как я пою, они пришли, чтобы съесть меня живьем. Они хотят посмотреть, до какой степени я опустилась.
Ну что ж! Я дал ей пощечину. В маленькой комнате этот звук произвел эффект грома, и Жанна, отлетев, упала на диван возле стены.
— Одна минута до эфира! — захрипело в динамике.
Я подошел и поднял ее с дивана. Она смотрела на меня с ужасом в глазах.
— Нет, ты пойдешь, сука! Я вытащил тебя из сточной канавы не для того, чтобы ты здесь выкидывала свои фокусы! Если ты меня подведешь, тебе придется говорить не со своим адвокатом, а обратиться сразу к гробовщику!
Я еще раз ударил ее по лицу, чтобы она поняла, что я не шучу. Развернувшись, я потащил ее за собой к сцене. Толпа у дверей молча расступилась, пропуская нас.
Когда мы подошли к ступенькам, на экранах мониторов уже появилась заставка, а диктор объявлял:
— «Синклер Телевижн» представляет: Жанна Рейнольдс в прямом эфире!
Она повернулась ко мне, голос ее дрожал.
— Я не могу! Я не могу! Я боюсь!
— Я тоже, — я повернул ее к сцене и дал ей такого пинка под зад, что она вылетела прямо на середину сцены.
Она чудом не упала. Ей хватило времени только выпрямиться и оглянуться. Я ухмыльнулся и поднял вверх большой палец. Она повернулась к зрительному залу, и в этот момент занавес стал подниматься.
Оркестр заиграл мелодию одной из ее песен, но голос Жанны сначала был почти не слышен из-за оглушительной овации. Все знали эту песню «Песня, идущая из сердца». Она пела ее, когда ей было только пятнадцать лет.
Я смотрел на нее и не верил своим глазам. Что бы там с ней ни было, но голос остался прежним. Может, не такой молодой, как раньше, может, не такой сильный, но в нем было очарованье. Красота и боль, грусть и радость. Четырнадцать минут, до начала первого рекламного ролика, она стояла и пела. Когда она вернулась за кулисы, лицо ее блестело от пота, и она почти упала в мои объятия. Я чувствовал, что она вся дрожит, а зал неистовствовал.
— Я им понравилась, — прошептала она, будто не веря этому.
— Они просто обожают тебя. — Я повернул ее к сцене. — Иди и поклонись им.
Она посмотрела на меня.
— Но ведь это увеличит время?
— К черту! — сказал я, подталкивая ее к сцене. — Название нашего шоу «Жанна Рейнольдс в прямом эфире».
Она вернулась на сцену и поклонилась зрителям. Когда она снова подошла ко мне, ее лицо сияло.
— А теперь иди к себе и переоденься, — велел я.
Она быстро чмокнула меня в щеку и поспешила в артистическую уборную. Я посмотрел ей вслед. Я не стал говорить ей, что последний выход не пошел в эфир. Единственное, что телевидение никогда не перебивает, так это рекламные ролики.
Я пошел отыскивать ту парочку, что мы наняли для присмотра за Жанной. Наконец я обнаружил их вдвоем в маленьком просмотровом зале. Она подпрыгивала у него на коленях, и они были так заняты своим делом, что не услышали, как я вошел.
Я быстро подошел к ним, взял ее под руки и поднял.
— Какого черта… — начал было мужчина.