– Едва я здесь оказался, понял, что лучше места не сыскать.

Шивон выглянула в окно.

– Больно уж тихое место для магазина, – задумчиво заключила она: с одной стороны – офисные помещения, с другой – адвокатская контора.

– Ничуть, – горячо возразил Манн. – Веттриано жил в двух шагах. Может, его удача перейдет ко мне.

На лице Шивон играло недоумение, поэтому Хайндз поспешил на выручку:

– Мне нравятся его работы. Он ведь тоже самоучка.

– Некоторые галереи отказываются от него – из-за ревности, я так считаю. Но я всегда говорю: с успехом не поспоришь. Я бы его выставлял и выставлял.

Шивон обратила внимание на стоящую рядом картину. На ней был изображен яркий апельсин; называлась она «Слияние» и стоила разумных денег – 8975 фунтов, чуть больше того, что она заплатила за машину.

– А что вы скажете о Малколме Нельсоне?

Глаза Манна округлились. Ему было около сорока пяти; неяркий блондин в тесноватом костюме цвета, который Шивон назвала бы красно-коричневым. Зеленые туфли без шнурков и бледно-зеленая футболка. Западная окраина была для него, скорее всего, единственным безопасным местом.

– Работать с Малколмом – это кошмар. Смысл таких слов, как «сотрудничать» и «сдерживать себя», ему не известен.

– А вы когда-нибудь выставляли его работы?

– Только один раз. На общем вернисаже. Одиннадцать художников. И Малколм начисто испортил впечатление – вздумал приставать к посетителям и покупателям, указывая на несуществующие дефекты картин.

– А сейчас его кто-нибудь выставляет?

– Очень может быть. Он продает работы за границу. Думаю, кто-то где-то получает свою долю от продажи его картин.

– А вы никогда не сталкивались с коллекционером по имени Кафферти? – как бы между прочим спросила Шивон.

Манн в задумчивости наклонил голову.

– Здешний?

– Вообще-то да.

– По фамилии вроде ирландец, а у меня есть несколько ушибленных живописью клиентов в районе Дублина.

– Он из Эдинбурга.

– В таком случае не могу сказать, что имею удовольствие его знать. Может, стоит включить его в список тех, кому я рассылаю приглашения?

Хайндз захлопнул каталог, который только что листал.

– Прошу прощения, сэр, если мой вопрос прозвучит нескромно, но принесет ли кончина Эдварда Марбера финансовую выгоду другим галерейщикам этого города?

– А каким образом?

– Ну… его клиенты достанутся кому-то другому…

– Ага, теперь понятно,

Шивон и Хайндз обменялись взглядами. Им показалось, что прямо слышно, как работает мозг Доминика Манна, переваривая информацию об уходе коллеги с рынка. Сегодня он наверняка просидит допоздна, удлиняя список приглашенных к себе на выставки.

– Нет худа… – проговорил он после паузы и снова замолчал, так и не закончив фразы.

– Вы знакомы с галерейщиком и антикваром по имени Синтия Бессан? – задала вопрос Шивон.

– Помилуйте, мадам Син все знают.

– Она ведь, если не ошибаюсь, была ближайшим другом мистера Марбера.

Доминик Манн выпятил губы.

– Возможно, и так, не спорю.

– Вы не совсем уверенно говорите, сэр.

– Да… они были большими друзьями… это правда…

Шивон смотрела на него прищурившись. Манн чего-то не договаривал, по всей видимости, ему хотелось, чтобы эту информацию из него вытянули. Вдруг он, всплеснув руками, спросил:

– А Синтия является наследницей?

– Этого, сэр, я не знаю.

На самом деле она знала: по завещанию Марбер передавал часть своего имущества нескольким благотворительным учреждениям и друзьям, в том числе и Синтии Бессан, остальное переходило его сестре и двум племянникам, живущим в Австралии. Сестру известили, но она ответила, что поездка в Шотландию для нее затруднительна, и поручила уладить дела поверенному и бухгалтеру Марбера. Шивон не сомневалась в том, что их услуги будут оплачены более чем щедро.

– Я думаю, Син заслуживает этого более других, – задумчиво произнес Манн. – Временами Эдди обращался с ней как с надоевшей прислугой. – Он поднял глаза на Шивон и Хайндза. – Я не люблю плохо отзываться о покойных, но Эдди был не из тех, с кем легко дружить. Раздражительный, грубый…

– И как же люди с этим мирились? – поинтересовался Хайндз.

– О, он бывал и обворожительным, и щедрым.

– Мистер Манн, – обратилась к нему Шивон, – а были у Марбера другие близкие друзья? Я имею в виду, более близкие, чем миссис Бессан.

Манн быстро заморгал:

– Вы имеете в виду любовниц?

Шивон выразительно кивнула. Манн ждал именно этого вопроса. Все его тело, казалось, извивалось от удовольствия.

– Ну, вкусы Эдди…

– Я полагаю, мы можем строить некоторые догадки о склонностях мистера Марбера, – перебил его Хайндз, имея в виду непостоянство последнего.

Шивон взглядом заставила его замолчать. Ее глаза словно говорили: никаких догадок.

Манн тоже посмотрел на Хайндза. И вдруг прижал ладони к щекам.

– Боже, – выдохнул он, – вы думаете, что Эдди был геем, так ведь?

– А что, не был? – с безучастно-кислой миной переспросил Хайндз.

На лице галерейщика появилась вымученная улыбка.

– Дорогой мой, мое ли это дело – знать, был он на самом деле геем или нет?

Хайндз бросил на Шивон умоляющий взгляд:

– После беседы с миссис Бессан у нас сложилось впечатление…

– Я неспроста называю ее мадам Син[4], – перебил его Манн. Шагнув вперед, он поправил одну из картин. – Она всегда достойно защищала Эдди.

– Защищала от чего? – спросила Шивон.

– От окружающих… от любопытных глаз… – Он огляделся, словно в галерее было полным-полно недоброжелательных соглядатаев, и, повернувшись к Шивон, продолжал: – Поговаривали, что Эдди вступает только в кратковременные отношения. Вы понимаете… с профессиональными женщинами.

Хайндз открыл было рот, собираясь задать очередной вопрос, но Шивон, опережая его, сказала:

– Полагаю, мистер Манн имеет в виду проституток.

Манн с готовностью закивал головой, облизывая языком уголки губ. Тайна перестала быть тайной, значит, причина волноваться уже отпала…