– Я колбу купил, инструкции прочел, – говорит мне, хвастаясь одним пакетом. Там что-то звякает, вероятнее всего, вино.

– О. Круто.

– И вот тут еще апельсины, – продолжает Адомайтис, протягивая второй пакет.

– Ауч! – округляю я глаза. – Судя по весу, килограмма четыре? Ты с ума сошел?!

– Чтобы тебе тяжести не таскать, я теперь к Евгению ходить буду. Хороший парень, вкусные фрукты… – поясняет Павел невозмутимо.

При этом я вижу четко, вот прям чувствую ревность его. Едкую, жгучую. Острым металлом царапающую его изнутри. И ревность эта родом не из неуверенности в себе, не из детской травмы или чего-то подобного. Она на опыте основана и обстоятельствами взращена.

Паша ведь… телефон разбил, и я обиделась. Потом после работы позорно уснул на диване. Адомайтис психует, потому что ему кажется, что он проигрывает.

Подхожу к нему на цыпочках, такому замерзшему. Меня ведет порыв, сама бы не осмелилась. Обнимаю его за шею, встаю на пальчики и тянусь к губам. Вкусным.

Паша реагирует моментально. Ставит пакеты на пол и хватает меня. Да так, что ахаю. В стену впечатывает и целует. Жадно, горячо. Совсем не так, как вчера. Вот теперь… на десяточку!

Нравится вкус его языка. И запах кожи, как и всегда, идеален. Его похоть проникает в меня наркотиком через слюну, с кровью по венам несется к каждой клеточке. Заставляя гореть и плавиться. Стонать позорно Паше в рот. Обнимать крепко, показывая, что ждала. Что нужен.

Глава 13

Я ведь к родителям не поехала из-за него одного. Больше причин оставаться в городе нет.

А еще… глупо, но я, кажется, скучала.

– Паша, – шепчу. И робко добавляю: – Там ужин. Я старалась.

– Для меня? – спрашивает он, сильнее сжимая талию.

Я все еще у стены. Киваю быстро, и он целует снова. В губы. Да так, что могу в ответ лишь обнимать. Ерошить короткие волосы на затылке.

Движения губ становятся торопливыми.

Ему мало.

Его язык скользит по моему.

Романтику: свечи, вино, ужин… – все сдувает солнечным ветром. Мы вдвоем оказываемся в вакууме, нагреты до предела. Мы как атмосфера на Венере – сплошной обжигающий ураган.

Я прижимаю его к себе. Паша целует мою щеку, потом шею. Снова по тем же точкам. Я откликаюсь всем телом. Будто приручена. Запрокинув голову на стену, не сдерживаю жадных быстрых вдохов. Он обнимает крепче. Так, словно не отпустит.

Будто его я. Хочется расслабиться. Довериться хочется. Вообразить, что Адомайтис будет защитой, что не предаст, что сила его мужская никогда против меня не обернется. От этой мысли слезы на глаза наворачиваются. Я вмиг становлюсь растерянной и уязвимой. Я любила уже однажды, сильно. Меня много раз предали.

Качаю головой, заставляя внутренний голос заткнуться. Не буду ждать слишком много. Иначе… никогда из своей скорлупы не выберусь.

– Все в порядке? – Паша нехотя отрывается от моих ключиц.

Они ему, кажется, нравятся. Он с таким наслаждением их ласкал только что.

– Ты… точно… помешался, – говорю прерывисто.

Паша жадно сжимает меня в руках.

– Наверное.

– У тебя губы… холодные, а язык… горячий. Это ошеломительно.

Сердце колотится. Он нависает сверху:

– Я тебя целовать везде хочу. Только об этом думаю.

Я сглатываю. И шепчу как-то жалобно:

– И я теперь только об этом буду.

Паша облизывает губы. Дышит часто. Чуть прищуривается. Глаза темные. Хочет.

Я смотрю вниз, смутившись, и вижу, как топорщится его ширинка. Снова кожу покалывает. Сегодня он не скрывается.

Наклоняется и нежно целует мою щеку. Говорит намного мягче, но все еще не так, как обычно. Возбужденный Павел Адомайтис сильно отличается от обычной версии.

– Я не буду спешить, Диан. Дианка. Ты сразу говори, что и как хочешь. Я буду ждать столько, сколько нужно. Сам-то бы уже тебя давно… – Замолкает.

– Что? Съел?

– Всю.

Я начинаю медленно расстегивать пуговицы на его рубашке. Хочется трогать его тело. Вчера смотрела – мне мало было. Только смотреть.

– Останови же меня, – говорит Паша мне в губы и снова целует.

Да так, что внутри огнем все, вихрем горячим закручивает до боли, до спазмов. И пальцы дрожат.

Я путаюсь. На третьей пуговке останавливаюсь. Руки больше не слушаются. Его похоть во мне достигает максимума. Желание в ушах бешеным биением отдается. Мысли плавятся.

Мир суживается до его запаха. До его поцелуев. До его языка. Который я хочу везде чувствовать. Интересно, Паша и правда будет меня облизывать?

– Почему тебя нужно остановить? – шепчу я с вызовом.

– Потому что я сейчас никого не услышу. Кроме тебя.

Паша наклоняется, достает из пакета с апельсинами здоровенную пачку презервативов. Крупные оранжевые фрукты падают на пол и катятся по коридору.

– Я смотрю, ты и правда надолго! – улыбаюсь я, кивая на… эм, сюрприз.

– Это так. Для разгона.

– Неужели выспался? – вздергиваю бровь.

Он вдруг подхватывает меня на руки и несет в спальню. Уже больше не спрашивая. И мнением моим не интересуясь. Всю свою власть я, кажется, профукала в прихожей, не надо было его одежду вообще трогать.

Пикнуть не успеваю, как остаюсь без платья. Адомайтис сам рубашку с себя стягивает, от меня глаз не отрывая.

– Паш, задерни шторы, – шепчу я, удобнее устраиваясь на кровати.

– Зачем? – спрашивает он. – Я хочу смотреть.

– Я не хочу.

Чтобы ты смотрел. И запоминал.

Паша медлит секунду, потом подходит к окну и задергивает портьеры. Я жадно ловлю последнее мгновение, чтобы полюбоваться им – высоким, поджарым, достаточно худым, но при этом крепким. Просто идеальным.

Его губы снова мои находят. Руки мягко касаются груди, низа живота, гладят. Изучают. Пока осторожно. Нежно.

Поцелуи же выдают настроение. Глубокие и горячие. И все его тело, вес которого я чувствую, все его касания заставляют забыться и вышвырнуть страхи из головы как ненужный мусор.

В тусклом свете ночника Паша очень, просто невероятно сексуально выглядит, когда распечатывает презерватив.

После нескольких минут ласк он сидит на моей кровати. Интимность момента зашкаливает. Паша растрепан, его губы чуть припухли от долгих поцелуев и моих мягких укусов. Он совершенно голый. Эрекция каменная. Выдающая сильное желание.

Сердце бешено колотится. Я наблюдаю с открытым ртом.

Паша надрывает конвертик зубами. Я тянусь и целую его в плечо. Напряженный член дергается. У меня дух захватывает. Я наклоняюсь