Правил долонами, как ни странно, царь, чье имя в точности совпадало с названием полуострова.

Звали этого царя Кизяк.

Высадившись на очередную сушу, аргонавты поняли, почему полуостров носит такое неблагозвучное название. Все дороги в землях долонов были буквально завалены коровьими лепешками, да и самих коров на полуострове водилось видимо-невидимо, причем многие из них были совершенно дикие.

«Вот бы сюда моего отца, — с грустью вспомнил родину Ясон. — Думаю, он был бы в восторге от этих самых коровьих лепешек. Собирал бы их до конца своих дней».

Хотя в Иолке и своего навоза хватало, так что отец Ясона в любом случае без работы бы не остался.

Узнав, что к нему в гости прибыл сам великий Тесей, царь Кизяк страшно обрадовался и закатил для греческих героев грандиозный пир.

Единственным, кто не разделял всеобщей радости, был Геракл, сильно раздосадованный повышенным вниманием долонов к Тесею. Сына Зевса местные жители почему-то приняли более прохладно.

«Ну и катитесь вы все к сатирам собачьим, — подумал Геракл и назло всем остался один сидеть на „Арго“, якобы в качестве сторожа. — Все равно я снова все вино в трюмах выпью, и пусть кто-то посмеет мне что-нибудь сказать, хоть бы тот же Тесей. Мозги вышибу!»

По правде говоря, опасался сын Зевса поединка с Тесеем, хотя конечно же в жизни в этом никому не признался бы. Поединок дело сложное, мало ли как там все обернется?

А что, если Тесей набьет морду Гераклу, а не наоборот?

Что тогда будет?

Позор великий будет, и прежде всего самому Гераклу. Понятно, что и Тесею от Зевса достанется,

но это было бы слабым утешением для поверженного героя.

Имидж вещь серьезная: если его один раз уронишь, то все! В жизни потом в Греции свою былую славу не восстановишь.

Потому и ленив был Геракл, как… А сатир его знает, как кто он ленив был. Щадил великий герой свой могучий организм и страшно всю жизнь боялся облажаться.

Это же какие нервы иметь надо?

Когда за тобой следят тысячи глаз, причем не только смертных, но и с Олимпа!

Попробуй только немного оступись — и не видать тебе бессмертия в древнегреческих мифах…

— Против имиджа не попрешь, — вслух подвел итог своим невеселым раздумьям Геракл, с тоскою прислушиваясь к пьяным воплям героев, буйно веселящихся во дворце царя долонов.

Завидовал сын Зевса своим соратникам по походу, но гордость не позволяла ему отправиться на славный пир.

Скучно было Гераклу, и от нечего делать принялся он поджигать коровьи лепешки. Занятие оказалось довольно интересным. Некоторые лепешки от огня взрывались, а некоторые дымили то розовым, то синим цветом, и сын Зевса еще подумал, чем это долоны кормят своих копытных.

Целый день пировали аргонавты в гостях у царя Кизяка, а к вечеру собрались обратно на корабль, при этом внешний вид героев Гераклу крайне не понравился. И невооруженным глазом было видно, что упились греки до зеленых сатиров.

— Да вы что?!! — искренне испугался сын Зевса, когда долоны привезли смертельно пьяных греков на специальных повозках, где аргонавты лежали, как хорошо обтесанные бревна. — Алконавты сатировы! — схватился за голову Геракл, бегая кругами по берегу, на котором то тут то там чадили разноцветным дымом тлеющие коровьи лепешки.

Ох, не следовало менять первоначальное название судна. Видно, прогневались на них за это всемогущие боги и наслали почти на всех путешественников белую горячку.

Долоны невозмутимо выгрузили обездвиженных зеленым змием героев прямо на землю и так же невозмутимо, не проронив ни слова, укатили восвояси.

— Ку-ка-ре-ку-у-у-у… — громко прокричал Тесей, чей мощный организм продолжал бороться с подступающей белой горячкой.

— Да что же это такое?!! — продолжал причитать Геракл, и, что самое обидное, в происшедшем некого было винить, кроме самих аргонавтов.

Некому было даже морду набить!

Геракл задумчиво посмотрел на пьяного Тесея.

Вот кому бы он с удовольствием съездил по роже. Но нельзя, нечестно. Тем более с Олимпа это дело наверняка заметят, а взбучки от ненормального папаши Гераклу сейчас хотелось меньше всего.

В этой ситуации оставался лишь один разумный выход — ждать!

Жцать, пока сатировы алкоголики наконец протрезвеют. И еще Геракл надеялся, что пьяные герои не учинили во дворце царя долонов чего-нибудь непоправимого.

Небольшая междоусобная война сына Зевса сейчас не очень прельщала. Имидж великого героя ему нужно было беречь, а не войнами всякими заниматься.

Удивительно, но к середине ночи аргонавты стали приходить в себя. Геракл обрадовался, но, как окалось, преждевременно. — Там великаны! — внезапно заорал истошным голосом Ясон. — Я вижу, к нам идут шестирукие великаны!

— Где?!! — У Геракла от этой новости глаза на лоб полезли.

Прощай столько лет любовно лелеемый имидж.

— Да вон же они! — орал Ясон, тыкая пальцем в темноту. — И у каждого в руках по гигантскому камню. Они хотят завалить выход в залив, чтобы мы не смогли выйти в открытое море!

— Великаны! Великаны! Шестирукие великаны! — дружно подхватили повскакивавшие с земли остальные аргонавты.

Геракл зажмурился. Затем тщательно протер глаза и снова их открыл. Никаких великанов и в помине не было. Ни шестируких, ни одноногих, ни безголовых.

Решительно никаких великанов.

— Братцы! — взревел Геракл не хуже эфиопского слона. — Да у вас у всех галлюны! Что вы пили во дворце этого Кизяка?!!

Но аргонавты его не слушали. Обнажив мечи, они с победным воем ринулись в глубь острова…

Интерлюдия I

ЗАГОВОР

— Ба! Кого я вижу, старые знакомые! — От Зевса приятно пахло какими-то невиданными цветами.

Лицо Тучегонителя раскраснелось и выглядело на удивление довольным.

— Итак, по порядку, что вы здесь делаете?

Фемистоклюс с Алкидием пережили новое рождение. Зевс мало того что их не убил, так ко всему прочему еще с ними и разговаривал.

Невероятно!

— Э… — Фемистоклюс честно боролся с онемевшим от страха языком, — мм…

— Ни сатира не пойму. — Тучегонитель неуклюже выбрался из окутанного клубящимся туманом помещения и, поставив молниеметатель у стены, принялся собирать с пола одежду. — Я со своим верным оружием теперь даже на минуту не расстаюсь: не нравится мне что-то в последнее время морда Гефеста, сильно не нравится.

Зевс беседовал с греками на равных, и это мешало им прийти в себя. Тучегонитель проследил за испуганными взглядами смертных. Алкидий с Фемистоклюсом как завороженные таращились на открытую дверь ужасного помещения, откуда столбом валил пар. Несчастные были уверены, что это вход в самые страшные и губительные пустоты Тартара.