– Я знаю, что повела себя глупо, инспектор, что, испугавшись, наговорила не то, что должна была, но прошлого не исправить, и я прекрасно это осознаю. – После этого она перевела взгляд на остальных участников сцены и продолжила говорить: – Когда мальчика нашли мертвым, а в дом явилась полиция и начала опрашивать домочадцев, я испугалась, что мой рассказ о прогулке по ночным улицам вызовет только вопросы и недоверие, а потому... просто по глупости, полагаю, сказала, что провела вечер со своим женихом. Мне показалось, что это хорошее алиби, подтверждавшее, что я не причастна к случившемуся, и я совсем не подумала, что инспектор захочет проверить его. А он, конечно, проверил и... выяснил, – она мазнула торопливым взглядом по Ридли, – что на свидание в этот вечер я не явилась...

– Мисс Харпер, благодарю, что согласились ответить на наши вопросы. Опять.

Инспектор Брандер, высокий, с пышными бакенбардами и черноглазый, как ласка, источал непривычное дружелюбие.

– В прошлый раз я рассказала вам всё, что знала, инспектор. Не понимаю, зачем потребовалось опять... – Она смолкла под немигающим, полным тайного знания взглядом.

– И все-таки повторите, что говорили тогда, – улыбнулся Брандер, демонстрируя мелкие, острые зубы. Точно ласка.

– Но...

– Вы... якобы... встретились с женихом в Стрэнде и провели вечер вместе, просвещаясь докладом мистера Гальтона. Так?

– Д-да.

– Вы уверены, мисс? – Голос вкрадчивый, тихий.

– Я...

– Подумайте прежде, чем отвечать. Как бы я не решил... что вы обманываете меня... – Это «обманываете» Брандер прошипел прямо в ухо, склонившись к ней со спины, и Розалин обдало предательским жаром.

– Я... я не понимаю, инспектор, – пролепетала она. – Что вы хотите узнать от меня?

– Правду, мисс Харпер. Где вы действительно провели вечер пятнадцатого числа... И с кем, что тоже немаловажно. У вас были пособники? Вы сговорились, и он удушил мальчика по вашему наущению? Признавайтесь, мисс Харпер, отпираться бессмысленно: мы знаем, что на свидание с женихом вы не явились. Он сам сказал нам об этом!

– Я... я... все было совершенно не так. Как вы можете обвинять меня в чем-то подобном?! Я любила Анри.

– … Но отца его, мистера де Моранвилля, любили сильнее, не так ли?

– Что?

– Вы влюбились в де Моранвилля, мисс Харпер, и желали прибрать к себе и мужчину, и деньги. Не отпирайтесь: и так все понятно.

– Абсурд! – Она вскочила на ноги, дыша праведным негодованием, но тяжелая мужская рука, надавив на плечо, понудила ее сесть.

– Садитесь, мисс Харпер, нам еще много о чем нужно поговорить. Вот хотя бы о платье, отстирать следы крови с которого вы тщетно пытались...

Розалин показалось, что она задыхается, застегнутое под горло, её тёмно-зеленое, строгое платье будто душило ее. Она схватилась за горло...

– Вы ведь не можете в самом деле считать, что я...

– Влюбленные женщины совершенно безжалостны, вам ли не знать.

– Но у меня есть жених! У нас скоро свадьба.

– Женщина ищет, где лучше, мисс Харпер. Де Моранвилль видный, влиятельный человек, к тому же, богатый, конечно, он лучше молодого инспектора без гроша за душой...

– Я люблю своего жениха.

Инспектор Брандер растянул губы в улыбке.

– И потому вы ночами наведывались в спальню хозяина?

– Ложь! Грязный навет.

– Такой же «лживый», как ваш рассказ о свидании с женихом?

Платье душило пеньковой удавкой, затягивалось на шее все туже и туже. Розалин мнилось, вот-вот откроется люк, и она, не сумев даже вскрикнуть, засучит в пустоте своими ногами...

– Я не... я не... ходила ни к кому в спальню... Я честная девушка. Я...

– Мечтали о лучшей жизни, мисс? О нарядах, как у хозяйки? О ее драгоценностях?

– Но при чем же здесь мальчик?

А Брандер шептал на ухо, как змей искуситель:

– Так легко свести с ума женщину, потерявшую сына. Избавиться от нее и занять опустевшее место... в постели хозяина...

Розалин заткнула уши руками, кажется, закричала, а потом провалилась в мирную тишину, в которой не было ни инспектора с его грязными обвинениями, ни мыслей о случившемся преступлении, ни ее самой вообще – только мрак, тишина и покой.

– С того времени я сделалась главной подозреваемой, – продолжала мисс Харпер. – Инспектор считал, что, сговорившись с подельником, я вывела мальчика из дому и велела тому задушить его. Чтобы он не кричал, я угрожала ребенку ножом, которым его и поранила, а после кровью из раны случайно заляпала платье.

Рассказывая об этом, эта женщина выглядела несчастной, и Ридли, сжав пальцами тонкий фарфор чайной чашки, услышал отчетливый треск.

Быть может, трещало по швам его собственное терпение... Вряд ли чашка.

Или все-таки что-то другое?

– Почему полиция полагала, что не вы сами убили ребенка? – обратился к ней Баррет.

– Потому что следы пальцев на шее Анри оказались через чур крупными для меня. И инспектор предположил, что убийца – мужчина...

– … Или крупная женщина, – возразила Аманда.

Мисс Харпер с горькой насмешкой ей улыбнулась.

– Вряд ли Брандер стал бы такое предполагать, – сказала она, – ведь у него была я, виновная, как он считал, по всем пунктам.

– Но мотив, – не отступалась Аманда. – Каков, по его мнению, у тебя был мотив?

Мисс Харпер опустила глаза.

– Он полагал, что мы с Мишелем де Моранвиллем были любовниками, – с явным усилием призналась она.

За месяц до смерти Анри де Моранвилля

Мишель де Моранвилль, как явствовало из его имени и фамилии, имел по отцу французские корни и в тайне гордился хваткостью деда, не только избежавшего ужасов гильотины, но сумевшего и на чужбине застолбить себе место под солнцем Он, правда, желая восполнить свой капитал, занялся когда-то неподобающей аристократу коммерцией, за что на время был изгнан из светских гостиных, как недостойный, однако с течением времени и переменой взглядов на мир, его снова начали принимать и принимали тем благосклоннее, чем богаче он становился. Таким образом уже отец Мишеля де Моранвилля слыл одним из завиднейших женихов светского Лондона, сам же Мишель взял в жены Грейс Стаффорд, двадцать пятую в списке претендующих на английский престол, и это говорило о многом.

Богатый, влиятельный, не обделенный мужской красотой и лоском светского денди, женатый, к тому же, на очаровательной женщине, де Моранвилль мог бы считаться счастливейшим смертным, не томи его сердце гнетущая мысль о бездетности их с супругой союза. За пять лет в целом счастливого брака Грейс де Моранвилль ни разу не понесла от него... Она оказалась пустышкой, пустоцветом, выстрелом в пустоту.