Рассуждать о ядах при виде измотанной волнением и обеспокоенной состоянием любимого внука Елены Ивановны Туровский не стал. Он выразил ей соболезнования, вовремя поймав себя на том, что чуть не хоронит заживо ее внука. Во всем были виноваты беглые мысли о старинном яде, не оставляющие голову сыщика ни на секунду.

Елена Ивановна, всхлипывая, поведала о последних (ах и ох!) словах отравленного Семена, услышанных ею по телефону. Туровский, глядя на безвольное тело внука, покоящееся на белоснежном больничном белье, нахмурился. К прежним мыслям добавилась еще одна. Вчера он так неплодотворно провел вечер, позволив себе флиртовать, вместо того чтобы заниматься расследованием. И вот – результат. Теперь он от Семена не скоро дождется признания, кто покушался на его жизнь. В том, что покушались, ни у Елены Ивановны, ни у сыщика сомнений не было. Как у пожилого врача с красным дипломом на счет яда кураре. А после того, как Бубенцова призналась над постелью сражающегося за выживание внука в том, что это его чих был записан на злосчастной пленке, Туровский нахмурился еще больше. Нечто подобное он ожидал, предполагая, что преступнику или преступникам, сами того не зная, помогли родственники работников музея. Скажи Елена Ивановна сыщику это раньше, он бы смог схватить преступника за руку, льющую в стакан Бубенцова яд.

Если кража рукописной книги, пусть и дорогой, – это всего лишь кража, то здесь преступники перешагнули черту. Покушение на жизнь человека – тяжкое преступление. И отважиться на него могли только отъявленные головорезы, которых никак нельзя совместить с «Житием». Тогда полностью подтверждается версия о частном коллекционере, заказавшем себе музейный раритет у уголовников-рецидивистов. Или... Нет, Туровский махнул рукой, этого не может быть. Но мысль была!

– Что, Андрей Александрович? – встрепенулась Бубенцова, глядя на сыщика красными от слез глазами.

– Ничего, не волнуйтесь, Елена Ивановна, – успокоил ее Туровский, – я найду эту сволочь, которая отравила Семена. Только вы мне должны все подробно рассказать. Все, что знаете.

Елена Ивановна горестно вздохнула, ей самой теперь стало не до расследования, и согласилась выйти с Андреем в больничный сквер. Они сели на лавочку и хорошенько обо всем поговорили.

* * *

Мозаика преступления складывалась постепенно, картинка целиком пока не вырисовывалась, обнажая лишь отдельные фрагменты. Весьма интересные, но совершенно неподтвержденные фактами. Туровский, оставшийся сидеть в сквере на лавочке после возвращения Елены Ивановны к внуку, старался разложить по полочкам все исходные данные. Перед этим он, разумеется, воспользовался подаренной накануне визиткой и позвонил майору Шашкину. Тот, следуя неизменной конспирации, согласился встретиться в больничном сквере. Туровский его ждал и думал.

С этим странным ограблением музея получалось следующее.

Некий коллекционер, наверняка ранее замешанный в сомнительных сделках, но по каким-то причинам не попавший под власть справедливого суда, задумал заполучить ценную рукописную книгу в свое собрание сочинений или библиотеку редких книг. Здесь стоит обратить внимание на букинистов. О правильности этого предположения говорит и то, что подобный раритет украли не только из провинциального, но и из областного музея.

Итак, коллекционер задумал, а его былые связи с преступным миром помогли ему осуществить задуманное. Следует искать собирателя, рыльце которого в пушку, хмыкнул Туровский.

Двое бандитов, вдвоем идти на дело лучше, приступили к тщательной подготовке. Они взяли у мастера игрушку ежа, начиненного записывающей аппаратурой. Тот отдал, значит, был знаком с преступниками. Нужно проверить круг его друзей и знакомых. Отдал, не подозревая, для чего отдает. И только тогда, когда бабуля рассказала ему про ограбление, а Елена Ивановна более подробно, с упоминанием мнимого ежа, как выяснил Туровский, рассказала внуку лишь накануне, обо всем догадался.

Возможно, он позвонил преступникам и выразил свое нежелание быть втянутым в подобную аферу. Те испугались и перегнули палку. Откуда они взяли яд кураре? Неужели один из них был южноамериканским индейцем? Нужно поискать иностранцев в городе. Француз достаточно подозрителен, жаль, что на индейца он мало похож.

Соответственно, последние слова Семена бабушке по телефону про «нее» были не про книгу, книги у Семена нет и никогда не было, а про пленку, на которую он записал свой голос. Получается, что внук хранительницы прекрасно знает преступников, но к ограблению, в сущности, не причастен.

В его пользу говорит и то, что преступление в областном музее, где украли рукописную книгу, было совершено в тот момент, когда он температурил и был не в состоянии покинуть квартиру. Здесь Туровскому приходилось верить на слово Бубенцовой. Но старая женщина, перепуганная решительными и безжалостными действиями преступников, вряд ли стала бы врать и изворачиваться, выгораживая внука. Она лишь поначалу недоговаривала. Скорее всего, тот действительно болел, раз его записанные чихи звучали в стенах музея достаточно достоверно.

Выходит, Семен Бубенцов, принявший едва ли не смертельную дозу экзотического яда, на сегодняшний момент пока единственное звено, связывающее цепь преступлений. Туровский решил, что нужно потребовать от майора личную охрану для Семена. Он оглянулся в поисках начальника УВД, но увидел не его, а Светлану Ведрищеву, спешившую в больницу.

Андрей усмехнулся, Елена Ивановна рассказала, что вчера, когда шла к внуку, встретила эту пышечку на его лестничной площадке. Бабушка заподозрила, что библиотекарша приходила проведывать больного читателя, после ее прихода у Семена оказались новые книги. А вполне возможно, и новый яд! Каким образом тогда внук отравился? Туровский прищурился, напрягая мыслительные способности.

– Закурить не найдется? – раздался сбоку от него глухой голос.

Туровский по голосу узнал майора Шашкина и представил перед собой довольно упитанную мумию в бинтах и повязках. Забинтованным было все тело от головы до пяток, причем бинты накладывались прямо на форменные штаны с красными лампасами и опоясывали нежной, хрупкой белизной форменный китель с погонами. Крест-накрест была забинтована фуражка майора с высокой тульей и козырьком. Незабинтованными оставались только глаза, взирающие подозрительно на медицинский персонал, пробегающий по двору мимо сквера, и разношенные туфли сорок пятого размера. Майор Шашкин своеобразно воспринимал теорию растворения объекта в толпе. Впрочем, если эту толпу составляли бы умалишенные, то он вписался бы туда без проблем под именем мумии сановника фараона Тутанхамона.

Туровский закашлялся и поглядел на начальника УВД. На мумию он, разумеется, похож не был, здесь сыщик не угадал. Но и без того странностей в его облике хватало. Невзрачный, серенький, весь мятый, словно перед тем, как он надел костюм изо льна, его хорошенько пожевала корова, белая панама на лысой голове и огромные, в половину лица солнцезащитные очки. Ни дать ни взять тот блеклый тип, что следил за Светланой Ведрищевой. Но что начальнику УВД нужно от простой библиотекарши? Не хочет возвращать обратно в читальный зал томик Пушкина? Шашкин стихи любит. Неужели влюблен в Светлану?