– Муж твой где?

– Побежал машину ловить. А я вот думаю, может, позавтракать пока.

– Ни в коем случае. Рожать надо на пустой желудок.

– Почему?

– Там узнаешь. Пойдем, я тебя вниз провожу до машины.

– Я и сама дойду.

– Еще чего! – Бабушка решительно взяла «тревожную» сумку Полины. Полина со вздохом потащилась следом.

Когда они вышли из парадной, к ней подъехала машина, из которой выскочил Скворцов. Полина поцеловала бабушку. Скворцов открыл заднюю дверцу и заботливо усадил Полину.

– Вадик! Ты уж береги там нашу девочку. – С этими словами бабушка их перекрестила и направилась к парадной.

Скворцов плюхнулся на сиденье рядом с Полиной и посмотрел на нее. Взгляд его был несколько ошарашенным. Еще бы! Ведь бабушка старалась с ним вообще не разговаривать, а уж Вадиком и вовсе ни разу не называла.

Всю дорогу до роддома Полина опять прислушивалась к своим ощущениям и никак не могла понять, отчего рожениц в кино обычно показывают страшно орущими. Никакой такой особой боли она не чувствовала. Ну были, конечно, неприятные ощущения, но вполне терпимые. Полина поглядела на встревоженное лицо Скворцова, который заботливо обнимал ее, крепко держа за руку, и слегка застонала. Подумает еще, что рожать – это плевое дело, раз она не орет благим матом. Скворцов сжал ей руку еще сильнее, поцеловал Полину в висок и тяжело вздохнул. Полина перепугалась, а вдруг она помрет при родах? Вон сколько таких случаев в кино показывают. Однако, увидев в приемном покое медсестру, похожую на унтер-офицера, Полина помирать передумала.

– Направление есть? – рявкнула медсестра.

– Нет! – честно признался Скворцов.

– Тогда вызывайте «скорую». У нас только по направлениям. Для сердечников.

– Доктора Андрееву позовите, пожалуйста, – попросила Полина. – Она дежурит сегодня.

– Вот еще, – сказала медсестра и уперла руки в бока.

Скворцов посмотрел на Полину несчастными глазами.

– Вадик, все будет хорошо! – пообещала ему Полина и направилась к местному внутреннему телефону. И тут ее резануло вполне приличной болью. Заорать Полина не заорала, но скрючилась и охнула.

Скворцов подскочил к Полине, обнял ее и завопил на медсестру:

– Делайте, что вам говорят, зовите доктора! Или я за себя не ручаюсь. Расхреначу тут у вас все к чертовой матери.

У Скворцова от ярости аж глаза побелели.

– Видала я таких, – нагло заявила медсестра и скрылась в недрах приемного отделения.

После недолгого ожидания и отсутствия признаков жизни в приемном покое, Скворцов сказал:

– Ей богу, расхреначу!

– Давай еще минут пять подождем, – предложила Полина. – А потом вместе погром начнем.

Ей стало весело. Она представила, как здорово будет расколотить все эти стенды с умными советами. Ну не заберут же роженицу в милицию!

Через минуту в дверях появилась доктор Тамара Михайловна, улыбнулась Полине и кивнула Скворцову.

– Все в порядке, – сказала она в глубь приемного покоя. – Это моя пациентка. Оформляйте срочно.

– Но главврач…строго-настрого! – раздалось из-за двери.

– Это моя проблема. Оформляйте, – рыкнула в ответ Тамара Михайловна.

– Пройдемте. – Недовольная медсестра высунулась из дверей. – Документы давайте.

– Полина! Оформляйтесь, встретимся с вами в родильном отделении, – сказала доктор и ушла, оставив Полину наедине с суровой медсестрой.

Медсестра долго заполняла какие-то формы, ворчала что-то о блатных, от которых нет покоя, а потом выдала Полине больничное белье. Рубашку и халат. И то и другое было Полине невозможно мало.

– А в своем нельзя? – поинтересовалась Полина.

– В своем после родов щеголять будешь, а пока казенное положено. И кольца с серьгами сними. Нельзя с этим.

Полина послушно надела на себя сиротскую больничную амуницию и во всей красе выкатилась в коридор к Скворцову, чтобы попрощаться с ним и отдать ему кольца. На Скворцова было жалко смотреть. Он сидел понурый и несчастный.

– Полюшка, если что, я тут всех поубиваю на хрен, – испуганно прошептал он Полине на ухо.

Полина отметила это «Полюшка». Так Скворцов ее никогда не называл. А когда появилась медсестра с каталкой и сказала Полине: «Залазь!» – Полине показалось, что Скворцов сейчас упадет в обморок. Полина поцеловала Скворцова в щеку и послушно взгромоздилась на каталку. После этого началось самое страшное, а именно, роды!

Полина долго маялась в предродовой палате. Она уже прекрасно понимала, почему это роженицы в кино орут благим матом. Боль была нестерпимая, но орать Полина стеснялась. Потом пришла акушерка и повела Полину в родильное отделение. Там рожало сразу несколько женщин и все кричали. От самого этого зрелища Полине сделалось дурно и захотелось убежать. Полина легла на стол и поняла, что все только начинается. В смысле самое нестерпимое. Тамара Михайловна всячески подбадривала Полину и нахваливала ее, ставя в пример женщине, рожающей на соседнем столе за шторкой. Та громко кричала и визжала. Полина молчала, как партизан. Только изредка постанывала. Наконец все прекратилось. И врач, и акушерка на тот момент уже казались Полине самыми родными и близкими людьми. Они радостно кричали Полине, что у нее мальчик. Полине было все равно. Хоть неведома зверушка! Главное, что боль отступила и что у нее теперь есть талия. Полина водила рукой по своему животу и сама себе не верила.

Ей сунули в руки сверток, из которого торчало сморщенное обезьянье личико. Полина поглядела на незнакомое ей существо и подумала, стоило ли так мучиться ради этой обезьянки?

Тамара Михайловна хвалила Полину и гладила ее по голове:

– Ваши роды, Полина, своего рода образцово показательные. По ним надо было снять фильм и показывать его студентам медицинских ВУЗов. Большой плод – и никаких разрывов! Да еще практически молча! Вам, деточка, рожать и рожать! У вас фигура для этого как нельзя лучше приспособлена.

– А он разве большой? – удивилась Полина, скосив глаза на свой сверток.

– Огромный! 60 сантиметров. Настоящий богатырь!

Ребенка у нее забрали, а саму отвезли в палату. Всю ночь Полина спала крепким сладким сном, а проснувшись, прислушивалась к себе в поисках материнского инстинкта. Ничего такого не было.

Однако буквально через несколько минут, когда ребенка принесли кормить, и Полина приложила его к своей груди, она внезапно вдруг почувствовала, что является самым счастливым в мире человеком. Ребенок сладко чмокал губами, а Полина глядела на него и твердо знала, что он не какая-нибудь сморщенная обезьянка, а именно Иннокентий, и что она любит его больше всех на свете, и что за него перегрызет глотку любому. Даже порычать захотелось для порядка.