Екатерину Ольденбургскую прочили в жены наследнику Николаю. Это было бы удобно всем. Романовы получили бы прямое право на земли в Лауэнбурге, и две ветви одной семьи слились бы в детях этих молодых людей. Но у этого союза было одно, с виду незначительное, условие. Принц Ольденбургский должен был передать дочь на воспитание в императорский дворец. Попечением будущей великой княжны готова была заняться лично императрица Мария Александровна.

Принцесса Терезия была против. И брак оказался обречен. Но случилось непредвиденное. То, чего придворные стратеги не могли предусмотреть или на что не обращали внимания. Катенька влюбилась в Никсу. Да так, что, едва тот отправился в Данию на смотрины принцессы Дагмары, принцесса Ольденбургская слегла с сильнейшим нервным расстройством.

В том, что сын Петра Георгиевича прекрасно знаком с цесаревичем Александром, я ничуть не сомневался. И мог себе представить влияние Марии Мещерской на второго сына царя. Но мысль о том, что Саша станет препятствовать счастью старшего брата, пытаться расстроить его брак с датчанкой, просто в голове не укладывалась! И это даже если не учитывать, что жертвой в этой заведомо проигрышной игре великосветские романтики выбрали меня.

– Ну так что у вас там за условие? – уже подозревая, к чему ведет Надя, чуть ли не рыкнул я.

– Я готова выйти за вас замуж, сударь, при условии, что великий князь Николай Александрович воссоединится с принцессой Екатериной Петровной. Вот!

– Мнение цесаревича Николая, конечно, не рассматривается, – кивнул я своим мыслям.

– О, Никса тоже влюблен в Катеньку! Как же ее можно не любить? Во всем виновата эта датская ведьма! Вы видели, какие у нее темные глаза? Это она околдовала бедного Николая. Или опоила чем-то…

– Вы это сами все придумали, мадемуазель, или я должен благодарить за честь стать жертвой на алтаре неразделенной любви кого-то другого?

– Этого я вам не скажу, пока вы не поклянетесь самым дорогим, что у вас есть, что примете мое условие!

В зале выключили свет, солнце зашло за тучи или у меня в глазах потемнело? В голове зимним разбуженным медведем заворочался Герман. Я был почти рад его возвращению. Без него моя ярость недостаточно разрушительна.

– Вы, сударыня, – начитавшаяся глупых французских романов идиотка, – прорычал я. – Передайте этому вашему… главному заговорщику, чтобы искал какого-нибудь другого сумасшедшего! Прощайте!

Гера был не удовлетворен. Он проснулся и требовал продолжения. Очень хотелось что-нибудь сломать…

Впрочем, свой брак с этой… с Надеждой Якобсон я, похоже, уже сломал. Лучше попрощаться с этой девушкой, чем расстаться с надеждой успеть изменить хоть что-то в своей любимой Сибири. То, что я принял за подарок свыше, оказалось всего лишь искушением.

Датскую принцессу благополучно окрестили в православие и нарекли по-простому – Марией Федоровной. Наверное, чтобы не слишком отличалась от действующей императрицы, Марии Александровны. И на следующий же день его императорское высочество государь цесаревич Николай Александрович и ее королевское высочество принцесса Датская Мария Федоровна изволили обручиться. «Свадебные торжества назначены на июль», – писали газеты.

С каждым пролетевшим мимо днем все эти придворные выкрутасы становились все менее волнующими, все меньше и меньше меня касаемыми. На счастье, и царь, и его дети пока меня не трогали, и я мог наконец-таки заняться делами. Прочитал газету, хмыкнул, понадеялся, что на свадьбу меня из Томска приглашать не станут, и отложил серые, пачкавшие пальцы свинцовой краской листы.

Честно говоря, по дороге в столицу была такая мыслишка, что неплохо бы хоть немного отдохнуть. Пожить в свое удовольствие, расслабиться. Командировочный романчик с какой-нибудь вдовушкой закрутить. Тьфу-тьфу три раза. Наотдыхался по уши!

Накинулся на работу, как голодный зверь на добычу. Мои визитные карточки полетели по городу. Во дворе весь световой день дежурили сразу несколько профессиональных посыльных, и всем им рано или поздно находилась служба. Не принято сейчас являться без приглашения. Что тут поделаешь, приходилось их организовывать.

Праздники кончились. Санкт-Петербург постепенно вползал в рабочую колею. Открылись министерства и учебные заведения. И всюду у меня были свои интересы.

Напросился в гости к Николаю Николаевичу Зинину в медико-хирургическую академию, где тот служил директором кафедры химических наук. Ну что сказать – забавный дядька с огромными, свисающими, как уши спаниеля, усами. Живой такой, веселый. И совершенно дикий. В смысле чинопочитания.

Так уж получилось, что на Морскую я приехал, будучи наряжен настоящим попугаем: в парадном мундире, при орденах и шпаге. Мне показалось, даже памятник военному врачу Виллие, сидящий у классического портика академии, глядя на меня, хихикал. А вот Зинину было плевать. И на мои генеральские погоны плевать, и на Ольденбургский крест, открывающий двери в самые недоступные кабинеты, – тоже. Профессор, едва разобравшись, кто именно перед ним, крепко, по-мужицки, меня обнял. Потом обругал всякими нехорошими словами, так что я даже розоветь начал от злости, и тут же полез целоваться. Дикий – лучше слова не подберешь.

И умный. Как начал своими колдовскими заклинаниями сыпать, я побоялся, что в жабу превращусь. Студенты, что стояли рядом, хлопали глазами, явно понимая три через пять, но усиленно кивали. А когда осознали, что я – один из изобретателей зипетрила, устроили овацию и предложили немедленно продемонстрировать злую силу новейшей взрывчатки. Отказался. Что я, бомбы в детстве мало взрывал? Чуть из школы не выгнали за увлечение пиротехникой.

У Николая Николаевича, если отбросить всякую высоконаучную шелуху, удалось выяснить три новости. Одну, по его словам, плохую и две хорошие. По мне, так все три так себе.

В общем, зипетрила для взрывных работ на Чуйском тракте у меня не будет. Дирекция академии отказалась спонсировать мало относящиеся к медицине работы. Производство нового взрывчатого вещества требовало существенных капиталовложений и сложного оборудования. На заводике Петрушевского в Петергофе только-только начинали сборку купленных на деньги подполковника приборов, но, даже если наладка успеет закончиться до лета, производство может так и не начаться. Некоторые ингредиенты в России не изготавливаются. Их нужно заказывать за границей.

Я попросил написать список на бумажке. Профессор совершенно барским жестом махнул какому-то Саше, и молодой человек тут же накорябал три строчки.

– Все? – удивился я. – Я думал, там на пару железнодорожных вагонов…

– Какое! – отмахнулся химик. – Гениальность нашего с вами, Герман Густавович, изобретения в том, что оно простейшее! Просто, прости господи, элементарное! Однако же этих веществ у нас не делается. Не было нужды, знаете ли.

Чуть ли не пытками выяснил я у развеселившегося ученого, что два из трех самых дефицитных ингредиентов вполне возможно получать из угля. Немедленно попросил его посоветовать специалистов, способных наладить производство у меня в Сибири. Уж чего-чего, а угля у меня завались. И мне еще чугунку строить. Взрывчатки много нужно будет. Так почему бы самому для своих нужд ее не бодяжить?